это не предчувствие, а нечто более надёжное и определённое… Ой, блин горелый, мне же ещё к Катеньке сегодня, мертвеца для её научного руководителя изображать!
– Прохор, мне в Оборотный город надо! Срочно! Ты уж там как-нибудь дядюшку предупреди, чтоб не особо высоко подпрыгивал…
Ответить он мне не успел, да, может, оно и к лучшему, я в принципе и так догадывался, что он мне скажет. Даже куда пошлёт догадывался, но история поехала по другой колее…
– Здорово дневал, хорунжий, – поприветствовал меня конный вестовой, осаживая жеребца у нашего забора. – И тебе не болеть, дядя Прохор.
– Слава богу, – на полной машинальности откликнулся я, задним умом понимая, что всё как раз таки не «слава богу»…
– Его превосходительство к себе требует. Обоих! Вроде опять в табуне пропажа случилась. Казаки уже всерьёз бухтят, самолично с табором разобраться готовы.
– Не было печали, черти накачали, – философски пробормотал мой денщик. – Ну что ж, раз такое дело, пойдём, что ль, ваше благородие?
Я поправил папаху, стряхнул с мундира случайные соломинки и кивнул.
Дело и впрямь серьёзное, ещё одна такая кража лошадей – и наших станичников уже никакой воинской дисциплиной не удержишь. Для казака лошадь как член семьи, в идеале казачонок себе коня жеребёнком берёт, сам воспитывает, с рук кормит, заботится о нём, ухаживает, сам объезжает и уж на молодом четырёхлетке на первую службу верхами и идёт. Поэтому и кони казачьи хозяина раненого в бою не бросают, ждут, чтоб хоть ползком в седло влез, довезёт друг верный до своих осторожненько. А коли убьют казака – сутками может верный конь рядом стоять, ни есть, ни пить, только слёзы большущие из глаз лошадиных на ковыль капают. Было такое, сам не раз видел…
– Одного не пойму, – ворчал Прохор, пока мы шли к дядюшкиной хате, – какая ж тому Птицерухову выгода, что мы его табор по колёсику разнесём?
– Хороший вопрос, мне тоже не всё равно. Вот выясню, что там, собственно, начальству от меня нужно, и вместе подумаем, добро?
Дядя ждал меня в томной задумчивости после вчерашнего. То есть полулёжа на оттоманке в парадных штанах с лампасами, но без сапог, ноги в вязаных носочках с весёленьким узором крестиком, красным по белому. В простой рубахе, китель лишь наброшен на плечи, на лбу мокрое серое полотенце, роскошные усы обвисли, в глазах тоска…
– Здорово дневали, ваше превосходительство, – почти шёпотом поприветствовал его я. По уставу положено во весь голос, но я ж не зверь, вижу, в каком человек состоянии.
– А-а, это ты, Иловайский… язва моя прободная, ходячая. – Было видно, что дядюшка оценил мой такт. – Чего ж ты, злодей, вчера учудил – я ить так поперёк Прохора об самовар лбом хряпнулся, что вмял до полной непригодности. Господи Боже, за какие грехи меня племянником эдаким караешь?
– Аминь, – поддержал я, возводя очи к небу, потому что мне тоже было интересно за какие…
Конец ознакомительного фрагмента.
