все еще не появляется второй том «Мертвых душ», а главное – в стране замечается государственный кризис, непреодолим произвол и бесправие, имеются «такие лихоимства, которых истребить нет никаких средств человеческих», возник «другой незаконный ход действий мимо законов государства и уже обратился в законный», предлагает такую программу для создания «идеального небесного государства», которая противоречила современному государственному строю, была направлена и против императора, и против всех сословий, которые принимали бы участие в строительстве идеального государства, – и крестьянин, и чиновник, и помещик, и царь. На книгу Гоголя набросились с разных сторон: и Сенковский со своими единомышленниками, и славянофилы, и С.Т. Аксаков, и Петр Вяземский, и Белинский. А главное, книга напугала правительство и царя своими притязаниями на реформы в стране, в которой господствовал только один человек – Николай Первый.
Достоевский и бывал-то у Петрашевского несколько раз, бывал и Михаил Михайлович, который тоже был арестован, а потом выпущен как любопытствующий, не замешанный в кружковых интересах. И Достоевскому-то у Петрашевского было неинтересно, почти то же самое говорилось у Белинского – о социализме, коммунистических идеях, об утопистах-социалистах Сен-Симоне и Фурье. Достоевский даже хотел отделиться от Петрашевского и создать свой кружок, но не успел…
Владимир Милютин бывал у Петрашевского, брал книги из его богатейшей библиотеки, где были редкие в России книги Сен-Симона, Фурье, Кабе, Леру, Фейербаха, Вольтера, Руссо, Прудона, Дидро… Петрашевский был переводчиком департамента внутренних отношений, не раз участвовал при аресте иностранцев, и у него накопились эти редкие издания полузапрещенных книг.
Дмитрий Милютин с еще большим интересом отнесся к рассказанному младшим братом известию об аресте Достоевского и допросах его следственной комиссии, потому что членами этой следственной комиссии были генерал Яков Иванович Ростовцев, князь Долгоруков, начальник жандармского управления Дубельт, князь Гагарин под председательством коменданта Алексеевского равелина генерала Ивана Александровича Набокова.
Однажды по вопросам своей работы в академии Дмитрий Милютин побывал в кабинете у Ростовцева, и тот как бы между прочим, зная о книжных пристрастиях Милютина, с досадой рассказал о Достоевском. Он принимал самое активное участие в допросе Достоевского, наконец однажды, не выдержав уклончивых ответов Достоевского, возмущенно вскочил и в отчаянии воскликнул:
– Не могу поверить, чтобы человек, написавший «Бедных людей», был заодно с этими порочными людьми. Нет, нет, это невозможно. Вы мало замешаны, и я уполномочен от имени самого государя объявить вам прощение, если вы захотите рассказать все дело…
Достоевский промолчал, как часто бывало и перед этим.
– Я ведь вам говорил, – намеренно простодушно сказал Леонтий Васильевич
