и приехал вовремя. Когда таблетки подействовали, он понял, что играет Ромео, отравленного любовью и ядом.
Таблетки сработали так, как он и предполагал. Ксанакс – быстродействующий антидепрессант, поэтому его эффект Чарли почувствовал раньше, став ко всему безразличнее, а опиаты, украденные у жены, утяжелили его шаги. Чарли отвечал на вопросы, чувствуя себя расслабленно и под кайфом. Он протянул пальцы, и сержант прокатил каждый по коробке с чернилами, а затем по нужным квадратикам. Полицейские Палмера сфотографировали его и посадили за столик с печатной машинкой. Однако они не собирались задерживать Чарли. Заявление заполнено, у них его адрес и номер телефона. Они знали, где его найти, если он не придет на заседание.
Чарли почти валился с ног, когда его отпустили. Зимнего солнца уже почти не было видно, и холодный дождь лил с грязно-серого неба. Он нашел ключи, сел на место водителя и уставился в мутное лобовое стекло. Он не мог здесь оставаться, потому что так его никто не увидит. Он выехал на главную дорогу, услышал гудок и увидел белую полосу. Сквозь стекло моргнули тормозные огни, по крыше стучал дождь. Ему нужен был телефон-автомат. Он припарковался около какого-то мотеля, открыл входную дверь, но остановился на полпути. Дождь холодными иглами впивался ему в шею, колени промокли. Кому бы позвонить? Сейчас явно не время звонить Мишель и уж тем более нельзя звонить бывшей жене. Единственный номер, который он смог вспомнить, – номер няни. Чарли позвонил. Затем сел на край тротуара и стал ждать скорую.
11
Апрель 1993 года
Скорая проехала по аллее, усаженной голыми деревьями, по направлению к каменной крепости пепельного цвета. Приют для душевнобольных штата Нью-Джерси мало изменился за 150 лет, за исключением того, что поменял название. Теперь он назывался психиатрической больницей «Грейстоун» в Морристауне. Большинство людей называли ее просто «Грейстоун»{47}. Это было впечатляющее, даже пугающее здание со ступенчатыми сводами и имперскими колоннами, классической постройки 1870-х годов по плану Киркбрайда, украшенное словно огромный свадебный торт. Имя больницы отсылало к камню, плитам из гнейса, добытым прямо на территории площадью в семьсот акров и сложенным в виде крепости, чтобы отделить жителей города от заключенных больницы. На следующий день после Налогового дня в 1993 году{48} Чарльза Каллена перевели туда для интенсивной терапии в стационаре. Его провезли через дубовую дверь, обитую металлическими шипами, в обычный современный офис для оформления.
«Грейстоун» была ветхим и устаревшим учреждением с рваным линолеумом и облезающей краской, которому оставалось несколько лет до того, как оно будет закрыто навсегда. В приюте не хватало сотрудников и было холодно, а кровати – когда-то Грейстоун мог разместить до семи тысяч заключенных – теперь были заняты лишь несколькими сотнями пациентов и обслуживались минимальным числом работников. Однако старые камни всё еще сохраняли былое величие, и
«Грейстоун» была психбольницей для сумасшедших, обновленной версией приюта для душевнобольных штата Нью-Джерси в Морристауне. Название менялось в соответствии с историей общественного принятия и лечения «болезней ума» (сам термин более-менее современный). На тот момент, когда Каллен в ней оказался, она была психиатрической больницей.
Разные источники сообщают разные даты начала лечения. 24 марта Каллена поместили сначала в клинику «Керриер» в Бель-Мид, штат Нью-Джерси, а в середине апреля его перевели в психиатрическую больницу «Грейстоун».
