для нечисть с пути разгонять. Красавицы.
Народу на берегу тьма. Ну, может, и не сорок сороков, но все равно много. И градские, и Селецкие, и Заборские, и с селищ-что-на-Речме, и с Каширки-реки, вся волость тут, не только вятичи. Дальние-то как узнали? Не с Новопогостового же дыму? Видно, тоже сторожили: тут и голядь литовская с Протвы, и финны-мурома с Лопасни-реки тоже тут. А Темницкие как были с грибами, так с грибами и прискакали.
Все столпились на градском берегу у впадения Серпейки в Нару. На левом только волхвы и родовая старши́на. Да еще мальчишки на деревах над обрывом для лучше видеть. Леля тоже хотела туда, на дерево, но бабушка не позволила, заругалась, ты что это, мол, одумала, в воду поглядись, кобылица, грудь уже как у взрослой девушки, а тебе бы все по деревам скакать, голым задом сверкаючи. Но Леля все равно исхитрилась, пролезла вперед, к самой воде, турнула темницкого Ждана с причального камня. На камне и утвердилась.
Лодьи разом ткнулись в прибрежный песок. Выскочили гриди, единым махом вымахнули суда носами на сушу, спустили сходни и встали у кораблей, суровые, молчаливые, оружные.
С первой лодьи медленно спустились четыре человека. Народ удивился: что ж так? Главный даньщик, емец – раз, воевода – два, судья княжий, тиун на случай, если споры разбирать,– три. Что ж четвертый? Все смотрели, кто выйдет вперед.
Вышел самый молодой, почти отрок, одет богато, при мече. Голова у отрока была брита, с макушки на плечо свисала длинная Перунова прядь. Темницкий Дедята, в старшину не входящий как данник, но человек в Волости и на Погосте уважаемый за разум и обходительность, нагнулся к уху Потворы:
– Скажи, бабушка, отчего не емец впереди? Отрок – кто таков? Я в смущении: плащ красный, сапоги красные…
– Брячеслав-княжич, – ответила Потвора, значительно подняв палец.
– Ага… Ну да, конечно, кому ж еще во всем красном-то… Князь, стало быть, послал. Как там Погост, радивы ли волхвы, как требы творятся, как дани хранятся. Ты волхва мудрая, поведай мне, сделай милость, отчего Погост из Ростовца турнули к нам сюда, неужто из-за щепы в заду, не верится как-то.
Окружающие придвинулись поближе, прислушивались к разговору внимательно.
– Роду четырехликому требы на Новом Погосте уже сорок лет как не служатся, жертвы не приносятся, сам посуди, с чего бы ему, Новому Погосту, цвести? – рассудительно пояснила Потвора. Дедята повел округ осторожными глазами и спросил тихонько:
– А правда ли, что выкобенивалась ты сегодня у Святого дуба о полюдье гадая, и кобение то волхвебное до конца не довела?
Потвора искоса поглядела на Дедяту. Глаза у Дедяты были хитрые и веселые. Потвора улыбнулась.
– Осердилась на что-то вещая птица. Недовольная улетела.
Обряд встречи шел своим чередом. Видно было плохо, слышно и того хуже, однако с берега никто не уходил, узреть такой важности по-зорище и можно было лишь раз в году.
Вот и взирали, как осторожно, под локотки вывели престарелого Колдуна, как
