в случае, если с колбасой не удастся справиться и у них кончатся силы, то оба они – и старший лейтенант и сержант – сорвутся и унесутся вниз, к гибельной тверди.
Изогнувшись, кряхтя надорванно, глотая обжигающе морозный воздух, Телятников сумел просунуть в петлю, завязанную на конце веревки, носок валенка, а двупалую рукавицу смог продеть под другую веревку, поперечную… Стало легче дышать. Сержант был обут в надежные валенки, а вот Галямов… с Галямовым дело обстояло хуже: на нем, как Телятников засек еще на земле, красовалась обувь командирская, щегольская – ярко начищенные сапоги. На высоте, в воздухе в сапогах не очень-то уютно сделается всякому человеку, даже очень закаленному, – долго никто не протянет.
Сержант не сдержался, поморщился, лицо у него поползло на одну сторону: не о том он думает, о другом надо думать – они со старлеем находятся в одном локте от смерти, всего одного движения достаточно, чтобы очутиться на том свете.
– Товарищ старший лейтенант! – с тяжелым сипом выдавил из себя Телятников. – А, товарищ старший лейтенант!
В ушах у него заполошно завыл ветер, ничего не стало слышно, даже собственного сипения. Аэростат продолжал подниматься, отсюда, с небесных верхов, деревья, растущие на земле, были не больше фикусов, обитающих в кадках, а крыши двух сараев, стоявших на закраине кривого мелкого оврага, вообще были похожи на спичечные коробки.
– Товарищ старший лейтенант! – изо всех сил прокричал Телятников и в то же мгновение умолк, хлебнув крутого морозного воздуха.
Галямов не отзывался, его не было видно, но он ощущался, вернее, не он сам, а его вес, если бы старшего лейтенанта не было, «воздушная колбаса» вела б себя по-другому, поднялась бы уже на высоту, в два раза большую.
Надо было думать, как добраться до механизма, через который водород закачивают в перкалевую кожуру-оболочку и через который газ можно стравить. А стравливать надо обязательно, иначе колбасу унесет не только вверх, но и вдаль, к линии фронта.
А обстановка вокруг Москвы сложилась такая, что фронт находился везде, всюду – и под Калинином, и под Тулой, и под Калугой, и под другими крупными городами едва ли не по всему окоему, – так что, куда ни подует ветер, куда ни понесет, почти везде можно попасть в плен к Гитлеру.
А в плену ни аэростата, ни людей не пожалеют, колбасу пустят в костер, – причем враги постараются, чтобы жаркий огонь был виден в самой столице, а Телятникова со старшим лейтенантом отправят в концлагерь, где, как слышал сержант, для всякого советского солдата одна дорога – в печь.
До стравливающей головки надо было добираться метра два, два с половиной, не меньше… Только вот как преодолеть эти два с половиной метра – большой вопрос, но их надо одолеть, иначе ни Галямову, ни Телятникову не жить: либо с аэростата сорвутся, либо на высоте замерзнут, либо в плен попадут, либо очередной шквал ветра свернет оболочку, как матрас, в несколько частей, сожмет ее, и «колбаса» с воем, как
