о. Назарий – был тяжело ранен.
Мне захотелось пойти взглянуть.
Судовой образ, вернее, образа, так как их было много, – все напутственные благословения броненосцу – остались совершенно целыми; даже не разбилось стекло большого киота, перед которым в висячем подсвечнике мирно горело несколько свечей; кругом – ни души; только между исковерканными столами, табуретами, разбитыми бутылками и разбросанным перевязочным материалом – несколько трупов да груды чего-то, в чем с трудом можно было угадать остатки человеческих тел…
Не успел я окинуть глазами эту картину разрушения, как сверху, по трапу, спустился Демчинский, поддерживая флаг-офицера лейтенанта Свербеева, который с трудом держался на ногах, задыхался и просил пить. Я зачерпнул из ведра воды в десантный котелок, валявшийся тут же, и подал ему. Но руки у него тоже слушались плохо. Демчинский и я помогали ему. Он жадно пил, произнося отрывочные фразы: «Пустяки… скажите флаг-капитану… сейчас приду… задохнулся проклятыми газами… только отдышаться…» Его посиневшие губы с усилием втягивали воздух; в горле, в груди что-то хрипело, но, конечно, не ядовитые газы – с правой стороны спины тужурка была сильно изорвана и оттуда обильно сочилась кровь… Демчинский дал ему двух провожатых, чтобы довести до перевязочного пункта, а мы опять поднялись наверх.
Я вышел на левую сторону между носовой 12- и 6-дюймовой башнями посмотреть на японскую эскадру…
Она была все та же!.. Ни пожаров, ни крена, ни подбитых мостиков… Словно не в бою, а на учебной стрельбе! Словно наши пушки, неумолчно гремевшие уже полчаса, стреляли не снарядами, а… черт знает чем!.. (В бою при Цусиме японцы потеряли: убитыми – 113, тяжело раненными – 139, серьезно раненными 243 и легко раненными – 42 (!). Помимо отзывов японских офицеров, которые могут быть пристрастными, эти цифры говорят достаточно красноречиво. Почти половина потерь (252 из 537) – убитые и тяжело раненные, другая половина – серьезно раненные и легко раненные – меньше 8 %. Общее число потерь – ничтожно. Очевидно, наши снаряды или не рвались вовсе, или рвались плохо, т. е. на небольшое число крупных кусков. Разрывной заряд японских снарядов был в 7 раз больше, чем у наших, и состоял не из пироксилина, а из шимозы (а может быть, из чего-нибудь еще сильнейшего). Шимоза при взрыве развивает температуру в 1 ⅔ раза высшую, нежели пироксилин. В грубом приближении можно сказать, что один удачно разорвавшийся японский снаряд наносил такое же разрушение, как 12 наших, тоже удачно разорвавшихся. А ведь эти последние часто и вовсе не рвались…)
С чувством, близким к отчаянию, я опустил бинокль, отвернулся и пошел на корму…
– Последние фалы сгорели, – сообщил мне Демчинский, – я думаю увести своих людей куда-нибудь за прикрытие.
Я, конечно, вполне с ним согласился: чего было сигнальщикам торчать под расстрелом, когда не оставалось средств для сигнализации.
Было 2 ч. 20 мин. пополудни.
Пробираясь
