и с победой, Клавочка, бледно улыбаясь, спросила:
– Ты что, ходила ко мне?
– Да упаси боже, – легко отвечала Н. С. – Только в архив. Теперь тебе должны дать гражданство! И пенсию!
Когда Клавочка удалилась к телевизору, мама Нина пояснила дочери:
– Я только в ее дворе посидела на лавочке. Якобы я хочу снять квартиру. Якобы я москвичка, сдам свою квартиру в Москве и сниму в Полтаве. Якобы мне климат подходит. Так придумала. Типа у меня астма. И не сдает ли кто. Ну, мне ничего не сказали. А купить сколько у вас стоит? И нет ли пустых квартир. Нет, говорят, не продается ничего. А мне, говорю, сказали, что десятая квартира недавно была продана. Промолчали. Я пошла, попрощалась, меня одна женщина догнала. Мы поговорили. Некто Валентина. Я ей телефон свой оставила, если что надо, пусть мне звонят, – добавила она простодушно.
– Ну и зачем ты это сделала?
– Что-то мне показалось, что она умалчивает о чем-то. Она тоже дала мне свой телефон. Ты же знаешь, что у меня чутье на людей.
– О-о. Эт-то мы проходили. Как бы про памятник на Белорусской.
– Все эти бабы, они должны помнить и Клавочку, и ту ее невестку. Ну, маму Миши. Особенно эта Валентина.
– И что ты ей сказала?
– Разумеется, ничего.
– Ма! Ну когда ты будешь думать над своими поступками?
– Валентина, кстати, вроде бы между делом вспомнила про Клавочку из этой десятой квартиры. Дескать, где она, как она. Что знала ее, так как работала в детской поликлинике медсестрой. Что Мише банки ставила. В санаторий его устраивала, когда у него отец, Анатолий, сын Клавочки, погиб. Так что я недаром с этой Валентиной говорила.
– Вот-вот. Жди теперь как бы гостей.
Оксана даже не подозревала, насколько была права.
Двадцать восьмого декабря, поздно вечером, в квартире раздался трезвон междугородней.
– Да, да! – подхватив трубку, сказала Нина Сергеевна. – Москва, да, будет говорить! Иерусалим вызывает! – (Пояснила она дочери, которая высунулась из ванной.) – Клавочка! Клавочка! – вдруг завопила она. – К телефону! Оксана, подыми ее!
Оксана бросилась из ванной в спальню, где в темноте маленьким холмиком под толстым одеялом проступало тельце Клавочки.
– Пойдемте, пойдемте, – бормотала Оксана, – там вас к телефону!
– Кто, кто? – шептала в ответ Клавочка. – Не пойду, бог с тобой. Трясуны?
– Не знаю, не знаю, – повторяла Оксана.
Ее мать между тем что-то вопила в телефон, что-то даже вроде диктовала, кого-то слушала с красными щеками.
Когда Клавочка поднесла к уху трубку и своим жестяным голоском сказала «Вас слушают», связь внезапно прервалась.
– Кто это, кто говорит? – безнадежно спрашивала Клавочка у молчащего эфира и повторяла: – У телефона!
– Не знаю, не знаю, – пожимала плечами Нина
