шокирована его заявлением. – Поженимся? С ума сошел?!
– Да! Сошел! – раскричался Жан, все больше пугая меня своим неожиданным заявлением. – Раз уж и ты так думаешь, то сошел! Или и для тебя я пустое место?! Мы знакомы уже полгода!
– Но… – От растерянности я с трудом подбирала слова и даже не могла найти достойные аргументы, чтобы сбежать подобру-поздорову. – Я всех вас знаю с полгода…
– Но я-то знаю тебя лучше! Я всю тебя знаю! От и до! – со всхлипом заявил Болински и рухнул передо мной на колени, пытаясь обнять за ноги. Отступать было некуда, и я выставила перед собой сумочку, как последний бастион обороны. – Ты очень умная, красивая, скромная! Невероятно добрая и трудолюбивая! А как ты любишь механизмы…
– Что тут происходит? – поинтересовалась на повышенных тонах госпожа Болински, появившаяся в конце коридора, чей грозный лик мигом дал понять, что дело швах. – Жан! Почему ты на коленях перед этой… особой?! – взвизгнула под конец хозяйка мастерской, широким мужицким шагом приближаясь к нам. – Что происходит?! – грозно поинтересовалась она уже у меня, когда ее сынок лишь крепче прижался к моим ногам, словно бросая ей вызов своим неповиновением.
По-детски глупым и катастрофичным. Для меня уж точно.
– Вы поверите, если я скажу, что сама ничего не понимаю? – жалобно прошептала я, уже представляя ее размашистую роспись в трудовой под записью об увольнении.
Меня молча убили взглядом, так же молча расчленили, затем за ухо оттащили заскулившего Жана от моих ног и свистящим разъяренным шепотом приказали:
– В мой кабинет! Живо!
Судя по тому, что ухо отпрыска до сих пор было в ее руке, а смотрела госпожа Болински на меня – слова предназначались именно мне. И я подчинилась. Уже понимая, что уволена, что премии, а возможно, и зарплаты мне не видать, я все равно торопливо зашагала в указанном направлении, зачем-то надеясь на чудо. И даже взятый без спроса будильник, оттягивающий сумочку, на фоне новой катастрофы казался абсолютно незначительной мелочью.
И вроде я быстро шла, стараясь не задумываться о том, что происходит за спиной, но у двери кабинета меня догнала госпожа Болински. Одна. Вошла первой, всем своим надменно-презрительным видом показывая, кто тут хозяйка, – разве только дым из ноздрей не шел, как у дракона, рухнула за стол и процедила:
– Закрой дверь, проходи, садись, слушай.
И на несколько минут тяжело замолчала. Я уже собиралась поерзать на неудобном стульчике для визитеров, стоящем четко напротив ее рабочего стола, как госпожа Болински шумно выдохнула, достала из верхнего ящика стола пухлый мешочек, перебросила его мне на колени и зловеще заявила:
– Даю тебе сутки на то, чтобы убраться из города. Здесь твой трехмесячный оклад с премиальными. Я не потерплю невестку-бесовку и хвостатых внуков-выродков, так что если ты не внемлешь моим словам, то очень сильно об этом пожалеешь.
– Но я ничего не знала, правда…
Моя жалкая попытка
