style="font-size:15px;"> – Так это ж враки самые настоящие! – справедливо возмутился пацан. – С чего бы ей вдруг взрываться?
– А с чего ей быть шарообразной?
– Потому что она – планета... – рассеянно ответил Сережка, умолкая и задумываясь о чем-то. Через некоторое время он воспрянул: – А, понял! Мы этому дядьке сейчас не поверим! И тогда ученым не верили!..
– Вот именно.
– Но я не понимаю, кому стало хуже от того, что Земля круглая и вертится?..
– Тем, кто боялся. Церкви, инквизиции, королям разным... Они опасались, что это в действительности так.
– И что с того?
– Если бы они признали правду ученых, то им перестал бы верить народ, ведь до этого, на протяжении многих веков, именно они уверяли людей, что наш мир плоский, а над ним – хрустальный купол, усыпанный алмазами звезд... Или не алмазами, не помню точно.
Мальчишка замолчал на добрые пять минут. Снег хрустел под его маленькими ботиночками. Отец и сын подходили к концу аллеи.
Рысцов подумал, что и сейчас, спустя столетия, повторяется то, о чем сокрушается мальчишка: в С-пространстве появились те, кто несет свою правду. Ее боятся... Только покамест не ясно, станут ли сшизы современными Бруно и Коперниками? Или... От последующей мысли ему стало жутко, и едкая длань декабрьской стужи тронула спину, оттопырив надежный меховой воротник... А вдруг это – новая... инквизиция?
Неожиданно Сережка встал как вкопанный, дернув отца за руку, и спросил дрогнувшим голоском:
– Зачем их сжигали, папа?
Валеру пробрал страх. Навязчивый, животный, родившийся еще в далекие первобытные времена в человеческих душах и сохранившийся до нынешнего момента, прячущийся глубоко в генах у каждого из нас.
Он присел рядом с сыном. Посмотрел в глаза семилетнему пацану и увидел трепетное отражение этого ужаса в стынущих на морозе слезах. Струйки пара вырывались из-за баррикад шарфа, унося обрывки Сережкиного дыхания в вечерний мрак.
– Потому что люди были жестоки и глупы, – выдавил Рысцов. И заранее зная, что соврет, твердо добавил: – Но теперь все иначе. Больше никого не сожгут за правду. Никогда.
– А за ложь? – тихо уточнил мальчишка, не отводя колкого взгляда.
– А за ложь – попу на ремень положь, – пошутил Валера.
Пацан промолчал.
– Ты доверяешь мне, Сережа?
– Да...
– Сто на сто?
– Сто на сто...
Сережка не верил ему, и Рысцов это чувствовал. Быть может, впервые в жизни сын засомневался в словах отца. Но пока он не мог сказать ему правду, потому что сам толком не знал, куда сместились ее границы за последнее время.
– Ну что, рядовой, отправляемся в казармы?
– Домой, что ли? – угрюмо осведомился пацан, шмыгнув носом.
– Конечно. И так нам с тобой попадет от мамы.
– Ну пойдем...
Уже в салоне такси Валера, тщательно подбирая слова, сказал сыну:
–
