к нему обращено Христово моление о чаше – самое, на мой взгляд, проникновенное и сокровенное обращение сына к отцу – как бы примирение земной юдоли с божественным кредо. И то, что Христос трижды повторяет эти слова: «Авва Отче, мимо пронеси чашу сию…» – тоже неслучайно, он фактически принимает последнее крещение непосредственно от Небесного Царя, Духа Святого и собственной совести… Так что, по большому счету, мы все вышли из Ветхого Завета. Он – как корень старого дерева… дерева, на котором по весне распустились новые листья. – Варшавский помолчал, словно прислушивался к шелесту молодой листвы, удовлетворенно улыбнулся и поднялся, собираясь уходить. – Я был рад с вами познакомиться поближе. Надеюсь, мое общество вас не очень раздражало, а мои догадки, связанные с Нострадамусом, быть может, вызовут у вас интерес к этой необыкновенной личности. А мне пора возвращаться в свою келью. И отдыхайте, отвозить меня не надо. Я пройдусь пешком.
– Не заблудитесь? – спросил Юлиан.
Варшавский снисходительно улыбнулся.
– Я могу с закрытыми глазами дойти до дома. Во-первых, я очень хорошо ориентируюсь и, пока вы меня везли сюда, запомнил дорогу, а во-вторых, у меня есть такой амулет – кусок янтаря из Юрмалы, который мне подарил когда-то один латыш, очень продвинутый человек, высланный большевиками в Сибирь сразу после войны. В этом янтаре можно увидеть двух муравьев – не ясно, сражались они между собой за хлеб насущный или пытались вдвоем выбраться из липкой ловушки. То, что событие могло произойти несколько миллионов лет назад, всегда меня поражало. Два существа, две козявочки, преодолевшие вечность и одновременно остановившие мгновение… Надо было только оказаться в янтарной смоле, и время запечатлело немую сцену, как моментальный снимок, сделанный с выдержкой в миллион лет. Этот амулет – мой биологический маяк. Я всегда держу его дома. Он, по сути, мой оберег, помогает избегать тупики, всякого рода ловушки и посылает мне сигналы, которые я воспринимаю третьим глазом.
– Ой, как все было интересно, очень жаль, что вы должны уходить, – сказала Виола.
– Мой режим может показаться слишком консервативным, но мне нельзя поддаваться на разного рода соблазны. Я еще час медитирую перед сном, занимаюсь йогой, одним словом, укрепляю нервную систему. Предстоит нелегкая неделя. Ко мне очередь стоит на два месяца вперед. Но, надеюсь, мы еще увидимся. А с вами мы сразимся в следующий раз, – добавил Варшавский, поворачиваясь к Юлиану.
– Рыцарский турнир? Согласен. Только без крови…
– Рыцари устраивали турниры в первую очередь для того, чтобы увидеть восхищение в глазах прекрасной дамы, – произнес Варшавский и галантно приложился к ручке Виолы.
– Бедная дама, – ухмыльнулся Юлиан. – Нелегко ей будет проявить благосклонность в этой ситуации.
Соблазн
– Я, пожалуй, сбегаю, проверю почту, – сказал Юлиан, едва за Варшавским закрылась дверь.
