хотя со временем волосы могли и потемнеть, с большими голубыми глазами, она начала улыбаться очень рано, всего в месяц от роду, и часто с восторгом хлопала в свои маленькие пухлые ладошки. Карен одевала ее в вязаные комбинезончики и считала, что, хоть Хизер и девочка, голубой цвет больше подходит и к ее внешности, и к характеру. Хизер притягивала взгляды прохожих, а ее щебет, улыбки и смех покоряли даже самых мрачно настроенных ньюйоркцев.
Она была такая хорошенькая, что неизбежно оказывалась в центре всеобщего внимания и в парке, и в магазине. Новые знакомые смотрели на Карен или на Карен вместе с Марком, не в силах скрыть удивления, что подобный ребенок мог появиться у такой пары. Родителей Хизер это никогда не огорчало, и они пожимали плечами со смиренной гордостью: оба они независимо друг от друга пришли к одному и тому же выводу, которым друг с другом, однако, не делились. Они были уверены, что их внутренние сущности реализовались в их чудесном биологическом творении. Марк даже однажды шепнул Карен, что, если «у них так хорошо получаются дети», может, стоит подумать еще об одном ребенке.
Карен, конечно, любила родителей и считала свое детство в зеленом пригороде Вашингтона идиллическим, но тем не менее чаще вспоминала этот период как годы одиночества. Она всегда мечтала о брате или сестре, но подозревала, что, поскольку ее мать была зациклена на контроле рождаемости, она сама появилась на свет, скорее всего, по чистой случайности. В течение некоторого времени она воображала себе брата, который был на десять лет старше и водил ее, например, в кафе-мороженое или на уроки классического танца. Однако ей хватало ночевки у одной подруги и возвращения из школы вместе с другой подругой и ее братьями-сестрами, чтобы сообразить, как ей повезло, ведь единственному ребенку не нужно сражаться за каждый пустяк.
С другой стороны, ситуация, когда не нужно драться за любую мелочь, имеет свои минусы. Карен была послушной, легко поддавалась чужому влиянию и не любила рисковать. Она никогда не прыгала первой в бассейн, а предпочитала сначала посмотреть, как это сделают другие. К тому же мать вернулась на библиотечные курсы, когда Карен была еще совсем маленькой, а отец, патентный поверенный, с трудом справлялся со свалившимися на него обязанностями по ведению домашнего хозяйства и воспитанию ребенка. Он был влюблен в свою работу и гордился чужими творениями как собственными. Воображая себя изобретателем, он то и дело брался что-то мастерить, но в основном упивался тем, как смотрят на него соседи, когда он стоит на пороге с чертежами под мышкой, изображающими электрические схемы или химические формулы, далеко выходящие за пределы его понимания.
Когда мать стала руководить передвижной библиотекой Кларксберга, Карен перестала ходить в детский сад и часто днем, забившись куда-нибудь в угол, следила за тем, как мать читает вслух другим детям. Поэтому вплоть до второго класса она всегда держала свои книги раскрытыми так, будто сидела перед воображаемой аудиторией. Испугавшись, что из-за сокращения
