готова была забыть о собственных неприятностях, чтобы только узнать хоть какие-то подробности секретной службы полковника Ходасевича.
– Не могу, дорогая, – развел руками Валерий Петрович. – «Совсекретность» с дела еще не сняли. Вот выйдет срок давности – обязательно расскажу.
– А когда он выйдет?
– Через семьдесят восемь лет.
– Да ты смеешься надо мной! Шпион несчастный! Боров! – закричала Татьяна и двинула отчима кулачком в плечо.
Ходасевич легонько перехватил Танину руку и вроде бы шутливо завел ее на прием.
– Ой-ой, больно! – запричитала Таня, хотя ей не было ни капельки больно.
Ей нравилось в общении с отчимом порой изображать ребенка – и чувствовать себя соответственно. Все взрослые, реальные заботы куда-то отступали, и возникало чувство, словно она в далеком, давно прошедшем детстве… Будто бы она девочка, а отчим – взрослый, мудрый, сильный человек – снова ведет ее за ручку в зоопарк и, усадив на свои широченные плечи, показывает, как бултыхаются в искусственном пруду белые медведи…
…Обед действительно получился изысканным. Таня сама не заметила, как уплела и три кусочка языка, и цыплячью ножку, а потом и добавку – крылышко, да с гарнирчиком – цветной капустой в яйце и сухарях… В общем, «быть мне толстой коровой!». Но, с другой стороны, она навещает отчима не так уж часто, а сегодняшние лишние калории можно будет в спортзале сбросить…
После кофе Таня достала из сумочки сигару в тубусе и протянула ее Валерию Петровичу.
– Вот, держи. Купила тебе по дороге. Настоящая «гавана».
– Спасибо, Танюшка! – искренне обрадовался Ходасевич. И добавил с самоиронией: – А я все думаю, чего мне еще для сходства с Черчиллем не хватает!
Он аккуратно обрезал сигару серебряной карманной гильотинкой (которую тоже когда-то подарила Таня) и засунул ее в рот. При этом ловко изобразил из себя британского премьер-министра военной поры: насупленные брови, оттопыренная нижняя губа, брюзгливое выражение лица. Сходство получилось столь впечатляющим, что Таня расхохоталась:
– Да ты, Валерочка, артист!
Воистину: с отчимом, этим замечательным дядькой, напрочь забываешь о собственных проблемах. Никому на свете не удается смешить ее так, как ему.
Окно кухни было распахнуто в тихий московский дворик, оттуда струилось мягкое тепло июньского лета. Сизые клубы ароматного дыма окутывали мощный торс отчима. От раннего сытного обеда в теле разливалась приятная истома. Тане хотелось забыть обо всем, чтобы все на свете проблемы отлетели прочь… Но Валерий Петрович смахнул пепел с сигары и проговорил:
– Ну, выкладывай, что случилось.
Таня удивилась. Она ни словом, ни намеком не упомянула пока о своих проблемах.
– А откуда ты знаешь, что у меня что-то случилось?
– Я знаю тебя, – грустновато усмехнулся отчим. – Стала бы ты в будний день, да еще с утра, вместо работы, срываться ко мне, старику.
– Ну, во-первых, ты далеко не старик… – машинально возразила Таня. – А во-вторых… Во-вторых, у меня действительно неприятности.
