живы? Третьего не видать.
– Пятый день в лежку. Рвет одним желудочным соком.
– Ничего, на берегу морским ветерком обдует. Случается с непривычки… А я к вам с радостью: прибыли! Расчетик приготовили бы, туристики.
Вперед выдвинулась, заслоняя собой все узкое пространство, высокая широкоплечая фигура. Коротко остриженная борода искрилась проседью под светом фонарика. Седобородый протянул пакет.
– Тут штука баксов, кэп, как договаривались, – сказал сиплым шепотом. В стылой сырости трюма у него подсел голос.
Капитан без счета сунул деньги в карман кителя и кашлянул в кулак:
– Скоро стемнеет. Тогда я вас выведу. Покисните еще чуток, вояки.
– А погранцы сюда не сунутся? – раздался из-за спины широкоплечего нагловатый голосок. – Гляди, кэп, на границе тучи ходят хмуро.
– Не ваши проблемы, – буркнул капитан и со скрежетом задраил люк.
– Ешь твою вошь! – услышал он прежний наглый голос с вызывающими нотками. – В родную страну возвращаемся, как волки, с оглядкой.
– Волки и есть, – бросил им из-за переборки капитан. – Голуби на чужих полях свою кровушку за доллары не проливают.
Он снова хрипло откашлялся и громко харкнул себе под ноги без опаски – трюм не палуба. Через мгновение шаркающие шаги затихли в мерном рокоте машин.
В пыльной и угарной духоте, пропахшей мочой и блевотиной, удары пульса в висках мерно отсчитывали секунды. От духоты пот выступал на лбу, хотя из-за довольно заметного холода при дыхании изо рта вырывался парок. Пароходные «зайцы» в своей непроглядно черной норе вот уже пятый день привычно вслушивались в посторонние звуки, пробивавшиеся сквозь шум двигателей. Безоружные, ослабевшие без свежего воздуха и солнечного света, они могли теперь стать легкой добычей самого непутевого украинского пограничника.
Только часа через полтора загромыхали по трюму подкованными сапогами пограничники, тихонько заскулила, царапая где-то рядом переборку, собака.
– А там шо? – послышался голос снаружи.
– Рундучок для такелажа. – Капитан закашлялся так громко, что его не только за переборкой, а на палубе было слышно. – Барахло всякое, хозяйство боцмана.
Тяжелое буханье сапог по металлу затихло. Дизеля молчали уже почти час, но уши нелегальных пассажиров еще закладывало от непривычной тишины.
– Алексеев! – без боязни крикнул все тот же наглый голос. – Брось симулировать – приплыли. Хлебни спиртяги, желудку полегчает, верное дело в морском походе. Я когда почти двое суток на старой жестянке летел, только на джине и продержался, а бросало сверху вниз еще похлеще.
Раздался долгий стон, в темном углу на бухте пенькового каната зашевелился брезент.
Наконец вернулся капитан:
– Выходи, затворники. Подоили меня погранцы, как ту первотелку, – теперь уже не сунутся. Собирайте
