и драк. Мне захотелось посмотреть в окно, но то, в которое я собирался, находилось в восточном крыле, на которое надо было подниматься по лестнице. К остальным окнам прорваться было почти нереально – в них всегда глазели дети и другие любопытные зрители.
Удостоверившись, что за мной никто не следит, я свернул вдоль столовки и шмыгнул в темноту. Включив карманный фонарик, в очередной раз позаимствованный (не люблю слово краденый) у старосты, я дошел до самого конца коридора и увидел прислоненную к стене лестницу. Я забрался на нее и открыл люк, ведущий на верхний ярус, где находилось мое личное «секретное окно», о котором знал только я. Аккуратно задвинув крышку люка на место, я с замиранием сердца подошел к окну.
Там снаружи виднелись разоренные пустые улицы, покрытые сероватой пеленой надвигающейся ночи. Не было ни единой живой души – лишь шелест покачивающихся на ветру засохших корней мертвых деревьев. Где-то вдалеке слышалось голодное рычание монстров, жаждущих еды. Наш Город находился среди руин бывших домов, супермаркетов, школ, больниц и магазинов. Со времен «Великого взрыва» прошло пятьдесят два года, поэтому от этих зданий практически ничего не осталось и все они давно вошли в историю. Я никогда не видел, как выглядит нормальная квартира или школа. Я много раз пытался представить их у себя в голове, но не мог: тяжело представить подобное тому, кто вырос в закрытом пространстве и самое необычное, что он видел – это драка за куриное крылышко и останки былой цивилизации сквозь стекло. Мне никогда не доводилось бывать на улице, потому что там обитали монстры, ставшие причиной апокалипсиса. Но иногда, когда я приходил сюда и смотрел, как восходит солнце или начинается дождь, то почему-то был уверен, что смогу выжить там, на этих страшных безлюдных улицах, среди руин и кровожадных чудищ. Наверно потому, что в глубине души я мечтал почувствовать себя свободным.
Четыре дня назад, когда на календаре было 10 сентября, мне исполнилось девятнадцать лет и в тот день я почувствовал себя особенно одиноким. Осознание того, что моя жизнь – это не жизнь, а сплошное существование, и что до самой смерти мне придется жить взаперти, меня совсем не радовало. Мать жила со мной до четырнадцати лет, но потом ее подкосила болезнь, с которой она не смогла справиться, а об отце я вообще ничего не знаю. Она не хотела о нем говорить, а я не доставал расспросами. Мама была для меня образцом для подражания – сильная, волевая и гордая, и думаю, что она даже монстру смогла бы надрать зад. Она прекрасно владела рукопашным боем и научила этому меня, чтобы я мог постоять за себя. Уж не знаю, где мама этому научилась, но теперь жалею, что не спросил ее раньше. Когда ее не стало, я решил, что мне больше нечего терять, и стал мечтать о чем-то большем. Но сбежать из подвала я не мог, потому что каким бы отчаянным я бы себя не считал, прекрасно понимал, что без специальных знаний и оружия в Городе не выжить, а у нас, разумеется, не было ни того, ни другого. Но в глубине души я все равно надеялся, что рано или поздно все изменится.
Поглядев
