овцу в зародыше. Мир, как известно, полон овец, которым не обойтись без надоедливой и душной наперсницы, но правдивые детали – стеклянная крошка в клубке родственных уз. Их надо подсыпать осторожней. Словом, мясистый нос тетушки все время вибрировал от неукротимого альтруизма. И ведь, что обидно, жертвы ее благих намерений вечно выскальзывали из-под опеки! Я не должна была подвести ее, хоть и боялась повелительных женщин не меньше, чем рептилий.
Скучна была бы наша жизнь без благодетелей. Скучна и безмятежна.
Пеларгония, с ее крючковатыми дрожащими пальцами, была проводником неведомого и пугающего добра. И все знали – пробьет и мой час, когда обрушится на меня ураганная тетушкина забота. Только в сказках добрые феи молоды и прекрасны, а злые отягощены отталкивающим интерфейсом. В жизни такой наивной справедливости конь не валялся. И новорожденный младенец может сильно заблуждаться по части той, что склонилась над ним…
Мои близкие с бодрым лицемерием уверяли, что мне несказанно повезло: сама Пеля Антоновна взялась содействовать моему личному благополучию. В счастливые детские времена я часто бывала у нее в гостях, и тогда она обрушивала на меня поток расспросов, словно прощупывала почву для своих грандиозных замыслов. Но девочка была еще долговяза, неуклюжа и с упоением играла с двоюродным братом в осликов. Сырой материал… Тетя надеялась, что издержки роста со временем сгладятся. А зря! Некоторые девочки крайне упрямы в сохранении невыгодной конституции. К тому же они с лошадиной и – чего уж! – немного ослиной грацией уходят с перископов, чтобы наделать самостоятельных ошибок. И вот тут просто необходимо вмешательство мудрейших.
Таким образом, судьба моя была предрешена. Однажды наступил мой припозднившийся звездный час – мне грянуло тридцать и я в разводе. От тети Пели теперь не отвертеться, и она уже звонила восемь раз. А я немедленно разорвала дипломатические отношения с мамой из-за того, что она проговорилась Пеларгонии о моем рухнувшем замужнем статусе. «Но она все равно узнала бы! И нам же было бы хуже, если бы ей рассказали об этом со стороны…» Материнское сердце, как всегда, не ошибалось, но мне с того было мало радости. Я шла на заклание к тетке, готовой испепелить меня заботой, и несла гостинец – иезуитски дорогую и столь же иезуитски крошечную коробочку ее любимых конфет. Легкая ноша усиливала мою зудящую тревогу. Хотя остатки здравого смысла бормотали, мол, подумаешь, тетя! Однако любой житель нашей не самой безмятежной планеты знает: среди родственников порой встречаются настоящие монстры.
– Кукла моя! – по-тбилисски тепло встретила меня Пеларгония.
Она была родом с Кавказа, впрочем, никто толком не знал, когда и где она родилась. «Это тайна вашего рода!» – любил иронизировать мой отчим. Ему можно – он единственный, кого Пеларгония не доводила вытяжкой из синей бородавки. Что за снадобье и чья бородавка – увольте! Пеларгония сама путалась в показаниях. Ее вытяжка помогала то от давления, то от суставов, то от дурного старческого запаха, а то и от… бородавок. Да минует меня чаша сия.
– Нам нужен свежий муж! – требовательно и без лишних предисловий начала Пеля, поставив предо мной для разжигания аппетита графин с подозрительной темной жидкостью. Уж не знаменитая ли вытяжка?! – Мое фирменное вино из черноплодной рябины. Способствует мозговой деятельности. Выпей! Нам предстоит долгий разговор. Долгий и приятный. О волнующих перспективах! – И Пеля интригующе подмигнула мне, затрепетав от возбуждения обоими подбородками и пепельными кудрями. – Я хочу еще на своем веку увидеть твое процветание и погулять на свадьбе у богатой племянницы.
– О, тетя, я пока отдыхаю на скамейке запасных. Как говорится, хорошее дело браком не назовут. И потом, сама знаешь, как сейчас туго с мужским контингентом.
– Чушь! Мужчин полно. Отбрось эти плебейские предрассудки, – категорично возразила тетка, водрузив на стол пузатую супницу, а за ней блюдо с тремя сочными бифштексами и пастой с восхитительным белым соусом, секрет которого, боюсь, не знают даже в Тоскане. Пеларгония знала толк в простой, вкусной и изобильной пище с ностальгическими советскими вкраплениями. Мне полагалось съесть большую часть вкусного обеда, себе же Пеларгония скромно положила одну котлетку. – Кушай, дорогая, и рассказывай. Какие тебе нравятся мужчины?
– Я же сказала, что пока не в теме. Посттравматический синдром.
– И чем это тебя так травмировали?! Неужели муж тебя бил?
– Да, разумеется, – решила я внести острую ноту в надвигающуюся женскую болтовню о сломанном браке, но Пеларгония даже глазом не моргнула. Точнее, она принялась с излишней сосредоточенностью пережевывать пищу, и ее застывший взгляд свидетельствовал о сложной внутренней борьбе. Кто или что победило, осталось тайной даже для самой тети. Но держать мейерхольдовскую паузу она не умела и не нашла ничего лучшего, как подтвердить базисный принцип мазохистов:
– Бьет – значит любит, чтоб ему пусто было. Но это ведь ты пошутила, правда?
В благодарность
