болью!
Шаг!
Умирающий страстный!
Гонг
Настигает нас поле!»
Во мне живёт бег Хуберта Пярнакиви.
Много лет.
И именно ему и этому его беспримерному подвигу посвящена эта роскошная песня.
Едва ли не единственная моя танцевальная песня!
Музыка бега!
Мужество века!
О! Эта пляска смерти!
Это танец на грани, если не далеко за!
Это образ всего нашего поколения.
Когда ничего не измерялось деньгами!
Юлиус Фучик написал в своём «Репортаже с петлёй на шее» о 424-ой комнате, где от человека не оставалось ничего, кроме человека.
На дорожке от человека ХубертаПярнакиви не осталось ничего кроме человека.
И он всё бежит и бежит во мне.
И я молю его: «Добеги! Добеги! Добеги»
Примечание: если вы под песню включите воспроизведение фильма об этом эпизоде наЮТьюбе (http://www.youtube.com/watch?v=vEU-o9D4os0), выключив у него звук, то сможете хоть немного прочувствовать моё внутреннее – ведь эту песню я могу петь на половину танцевальных мелодий мира…
ПРО МОЙ ЗАБЕГ
По прибытии в Анапу, ещё не дойдя до пансионата, я привернул в забегаловку с целью подкормиться. Скудное меню, характерное для всех советских столовых того периода, украшало слово «плов». Плов! Что может быть слаще для уха голодного советского подростка! Плов!!!
И вот я уже сижу за столом и ем обворожительный, острый, жирный, рассыпчатый, наваристый, обильно перемешанный мясом «натуральная баранина» рис.
О, как много ещё пловов предстояло отведать этому уставшему от дорог путнику! Я восторгался искусством кулинаров ресторана «Восточный» в Южно-Сахалинске (отмечая открытие перевала Сурмико на Пике Чехова в 1992), я изнывал от плова в Реттиховке, где три года подряд кормил уссурийских комаров, плов сопровождал мои посещения в Архангельске и Краснодаре, а какой плов меня научили делать в Качканаре! Плов непременно присутствовал на каждой сессии в Ленинграде, пловом потчевали меня Запорожье и Псков, Ашхабад и Новосибирск, Чита и Череповец, плов был символом Урая. И только в одном городе страны я ни разу не ел плова – в Москве.
Но в тот момент любимец Уральских гор, правнук Хозяйки Медной горы, выпускник Малахитовой шкатулки никак не мог предположить, что Москва так сурово обделит его любимым кушаньем. Не о Москве, нет, не о Москве размышлял я, разглядывая в окно круто поднимавшуюся вверх унылую южную улочку.
Здесь следует сделать экономическое отступление: в кармане у меня было до захода в столовую ровно 20 рублей. Плов стоил 88 копеек. Мне предстояло прожить в пансионате 24 дня. И подобная трата была непозволительной роскошью. Разумеется, в пансионат я попал на полное обеспечение. Эта путёвка была наградой за сплошные пятёрки, полученные мною на первом курсе Свердловского строительного техникума. Чем-то вроде Ленинской стипендии. К успехам в учёбе гармонично добавлялись успехи в спорте. Лёгкая атлетика и шахматы определённо не мешали друг другу. Таким образом,
