с искусными дымоотводами, чтоб дым рассеивался даже в морозную погоду, а вокруг, на поверхности, жили литейные мастера и горшечники, которые кроме посуды лепили и обжигали керамические формы или вытачивали их из камня. Особой художественностью и изяществом эти поделки не отличались, однако в позапрошлом веке, когда стал иссякать источник самородной меди, приносимой сюда алтайскими староверами, карагачевские умельцы стали использовать подручный материал – золото, которое мыли на только им известных россыпях, причем в значительных количествах. Этот металл кержаки по старинке называли в своем кругу жиром, поэтому и залом близ становища литейщиков стал называться Зажирным – для стороннего уха звучание этого слова никак не сочеталось с драгоценным металлом.
Первые упоминания о золоте Карагача появились еще в середине девятнадцатого века. Полицией купеческого города Томска был схвачен старовер толка непишущихся странников, при котором обнаружили восемь фунтов золотых изделий в виде литых старообрядческих крестов, нательных образков и ладанок, о чем было доложено генерал-губернатору и получено распоряжение провести самое тщательное следствие о происхождении изъятых драгоценностей. Допрос с уговорами и пытками ничего не показал, кержак хранил молчание, но при тщательном осмотре его одежды нашли письмо, писанное на тонком берестяном листке и искусно спрятанное в голенище кожаного сапога. Некий Анкудин, сын Пименов с Карагача, просил кержака Иринея Замятина отдать за него свою дочь Евдокию, которой посылал нательный золотой образок: мол, коли согласен, то пусть же Мелентий-странник на обратном пути означенную девицу и приведет ему в жены. У старообрядцев была вечная проблема с женитьбой: не хватало невест и опасались греховного кровосмешения.
Так впервые золото соединилось с рекой Карагач. Следствие по этому делу длилось чуть ли не до революции – верно, Анкудин успел жениться на Евдокии, нарожать детей и умереть; и дети его повзрослели, а полиция вкупе с жандармами все еще рыскала вдоль строптивой сибирской реки с не менее строптивым, тайным ее населением, и никак не могли выйти ни на кержацкий прииск, где, по подсчетам, добывалось не менее трех пудов золота в год, ни на литейное производство. С началом Первой мировой войны дело это было отложено и, похоже, потом забыто и списано в архив, где и кануло на долгие годы, обратившись в устное предание о том, что на Карагаче когда-то мыли золото, но не промышленным, а старательским, лоточном малопродуктивным способом.
Вероятно, командиры карательного отряда НКВД об этом знали и невод свой заводили так, чтобы Зажирная Прорва с ее ювелирами и литейками оказалась в самой середине и никто не выскользнул. Однако и здесь надежды не оправдались: добычей стала какая-то мелочь в виде золотого мусора, который получается при отливках, да горсть неплавленого песка. Мастера успели все попрятать, в том числе формы и инструменты, и еще снесли до основания печи, а вход в литейку подорвали артиллерийскими
