здесь было легко укрыться или уйти по дороге через горы в Тарент. Едва приняв такое решение, Федор занял один из пустовавших особняков какого-то римского сенатора, с террасы которого открывался отличный вид на море, и начал принимать местных купцов и военных, спешивших теперь к нему в Кротон с донесениями. Юлия поселилась здесь же, последовав за мужем и с легким сердцем оставив Тарент. У нее здесь тоже образовался собственный «штаб», – масса купцов и приказчиков, на которых были возложены заботы о неимоверно разросшемся имуществе семьи Чайка, – прибывали сюда с отчетами или за советом. Юлия взяла на себя все заботы об этом гигантском хозяйстве, окружив себя массой советников, и, надо сказать, неплохо справлялась. Даже флотилию торговых судов она приказала перегнать сюда в Кротон под охраной собственных триер, тотчас по прибытии снарядив их в плавание к берегам Испании за товарами.
Чайка и сам не упускал собственные дела из вида, уделяя им время сразу после государственных, но был рад, что его участие здесь могло сводиться к минимуму. Из сенаторской дочки вышла настоящая «королева», управлявшаяся в своем новом «королевстве» так, словно родилась с короной на голове. И когда пришел час начинать новую войну и Ганнибал призвал его к себе в Тарент, объявив об этом, Федор мог спокойно оставить Бруттий и не беспокоиться за свои тылы. Поцеловав Юлию и взрослевшего на глазах сына, он отбыл сначала в Тарент, а оттуда в Брундизий, где начал готовить армию к новой экспедиции. За прошедшие после приказа двадцать дней, он лишь однажды смог вырваться в Кротон по делам службы. Разделавшись с делами, он, конечно, посетил Юлию, подарившую ему такую жаркую ночь любви, что Чайка до сих пор вспоминал о ней, с тоской поглядывая на прибрежные скалы. Они закрывали от него сейчас далекий Кротон, а Федор словно надеялся разглядеть его с такого расстояния, с грустью понимая, что уже завтра он двинет всю свою армию в поход и не знает, когда вернется домой.
Также не очень радовала его разлука с друзьями. Урбал, проявивший себя хорошим полководцем, остался в Карфагене после его освобождения от власти сената. Он теперь был почти что правой рукой Гасдрубала и ему прочили большое будущее. Летис ставший, наконец, из рядовых героев командиром спейры служил неподалеку от Тарента. И Федор рассчитывал его взять с собой в новый поход, если его хилиархию не отправят раньше на выполнение другого задания.
Чтобы отогнать эти тоскливые мысли, Федор вернулся с пирса на свой флагманский корабль, уединился в кубрике, навис над картой Греции и погрузился в размышления о предстоящих сражениях. Информации о том, что происходило в Греции, собранной для него шпионами, было столько, что голова отказывалась ее принимать.
Самой потрясающей новостью для Федора, раньше в силу собственных проблем не обращавшего внимания на события, происходившие на Пелопонессе, было то, что случилось на последние пятнадцать лет в Спарте. А эти события заслуживали самого пристального внимания. Ведь
