проблемы представляет немалый интерес. В пользу этого можно привести два соображения. Во-первых, в философии нередко случается так, что уход от решения какой-либо проблемы на деле неявно предполагает определенное ее решение. В свое время английский неогегельянец Френсис Брэдли остроумно заметил, что человек, утверждающий невозможность метафизики, является собратом-метафизиком, просто придерживающимся иной теории. Так и логические позитивисты, объявившие вопрос о связи между языком и реальностью «бессмысленной псевдопроблемой», по сути, предложили определенное решение этого вопроса, заняв тем самым некоторую метафизическую позицию. Наиболее четко и ясно это решение представлено в теории языковых каркасов Рудольфа Карнапа (1891–1970). Во-вторых, логические позитивисты отводили ключевую роль исследованию языка. Для них философия имела право на существование только как логический анализ языка. Им удалось получить ряд важных результатов в области изучения языка, которые заставили изменить взгляд и на то, как язык соотносится с реальностью. Поэтому логический позитивизм составляет важный этап в развитии рассматриваемой нами темы в рамках аналитической философии. Во многом это является заслугой Карнапа, позиция которого и будет изложена в этом параграфе.
Как уже было отмечено, в отличие от Витгенштейна члены Венского кружка пришли к выводу, что можно анализировать и выражать в языке логическую форму языковых выражений. Осуществление такого анализа стало одной из главных задач в творчестве Карнапа. Воспринимая язык как систему знаков[45], организованную согласно определенным правилам, Карнап проводил четкую границу между естественными и формализованными языками. Если правила естественных языков являются эмпирическими обобщениями, полученными при описании действительного лингвистического употребления или поведения, и изучаются эмпирической лингвистикой, то правила формализованных языков представляют собой соглашения, явно сформулированные для конкретных целей их создателями. Вслед за Расселом и Витгенштейном Карнап полагал, что для философии интересны именно вторые языки, поскольку только с их помощью можно выявить правильную логическую форму языковых выражений. Кроме того, под влиянием А. Тарского Карнап принял строгое различение объектного языка и метаязыка: объектный язык используется для того, чтобы говорить об объектах, находящихся вне этого языка, тогда как метаязык – это язык, в котором описываются и анализируются свойства объектного языка[46]. Именно таким образом Карнап надеялся преодолеть вывод Витгенштейна о мистической невыразимости логической формы языковых выражений.
Вначале исследования Карнапа сосредоточились на «синтаксическом» аспекте языка, и им была выдвинута идея логического синтаксиса языка как чисто аналитической теории о структуре его выражений. Эта идея нашла выражение в книге Карнапа «Логический синтаксис
В одной из своих работ Карнап так характеризует язык: «Язык, как его обычно понимают, это система звуков или, скорее, привычек их производить с помощью органов речи в целях коммуникации с другими людьми, т. е. в целях влияния на их действия, решения, мысли и т. п. Помимо речевых звуков, иногда в тех же целях используют другие движения или вещи, например жесты, написанные значки, сигналы, передаваемые с помощью барабанов, флагов, труб, ракет и т. п.» [Carnap, 1942, p. 3].
Название и строгое обоснование необходимости различения объектного языка и метаязыка было дано А. Тарским в его статье «Понятие истины в языках дедуктивных наук» (в 1933 г. эта статья вышла на польском языке, а в 1935 г. был опубликован ее английский перевод под названием «The Concept of Truth in Formalized Languages»). Вместе с тем идею о том, что логическую структуру одного языка можно описать в другом языке, Витгенштейн обсуждал в «Логико-философском трактате», но отверг ее на том основании, что мы получили бы в результате бесконечную иерархию языков, которая не сделала бы логическую структуру выразимой.
