это еще ладно, удрали, а то бы он им всем наклал. Жалко котелок, получите! Да и котелок-то барахло. За него три копейки в базарный день не дадут. Но не было у Ильки даже трехкопеечного котелка, и решил он снова жарить рыбу на рожне. Волынка сплошная: разваливаются хариусы, с одного бока обгорают, а спинки сырые и горькие от дыма. На спине же самое мясо, самый вкус.
Крутился Илька вокруг огня, лицо в сторону воротил и жмурился. Внезапно зашелестели шаги по хрустящей отаве.
Обмер Илька. Уж не Афонькин ли отец?
Оглянулся. Среди покоса стоит Венька и протягивает сплюснутый котелок, который Илька сразу узнал. Отец этот котелок давно еще с собой привез и почему-то называл манеркой. По-городскому, должно быть.
– Илька, возьми! – кричит Венька. Он ставит котелок среди покоса и намеревается уйти.
– Постой! – машет ему рукой Илька и, бросив недожаренного хариуса, бежит вприпрыжку к Веньке. – Тебя я разве трогал когда?
– Трогал. Три раза.
– Ну, тогда, значит, заслужил, а теперь не трону. Где котелок взял?
– Мачеха твоя дала.
– Ма-аче-ха-а!
– Да.
– Врешь?
– Чего мне врать-то? Я прибежал и стал рассказывать, как ты Афоньке навтыкал, тетка Настя у нас была, а потом ушла, а потом принесла котелок и ничего не сказала. Мамка меня и послала…
Илька покрутил котелок в руках, зачем-то заглянул в него, понюхал и спросил:
– Как Митька там?
– Митька на улице ползает, тебя зовет. С ним Пашка водится, когда тетка Настя попросит.
– Ага. – Что это «ага» означало, ни сам Илька, ни Венька не поняли.
– Ну ладно, – протяжно вздохнул Илька. – Пусть живут, пусть без меня попробуют…
– А ты долго тут будешь?
– Захочу, так всю жизнь.
– И зимой? – вытаращил глаза Венька.
– И зимой. А что? – Илька задумался и уже неуверенно продолжал: – Зимой, конечно, холодно. Нет, зимой не буду. Уйду. К бабушке с дедушкой уйду. Через горы махну.
– Один?
– Конечно.
– Далеко-о, заблудишься.
– Вот то-то и оно, что заблудиться можно, а то бы уж давно ушел.
Венька с уважением и робостью смотрел на Ильку. Потом помялся и спросил:
– Тебе курева-то надо? Я в огороде наломаю.
– Не-е, зачем? Я это так, для форсу, – признался Илька и предложил: – Хочешь, уху будем варить?
– Давай.
– Идет!
И они начали хлопотать у костра, затем вместе хлебали пахучую уху берестяными ложками. Ложки эти Илька смастерил сам. Веньке понравилась Илькина жизнь, и он сказал:
– Хорошо как!
– Да, фартовая житуха! – беспечно молвил Илька и, скосив глаза на Веньку, неожиданно добавил: – А дома все-таки лучше.
Когда Венька уходил домой, Илька сам навязался его проводить.
– Ты
