не ел дом, я клал его на тарелку. Дело шло на лад, только количество тарелок в буфете каждый день уменьшалось на одну. Для корабля что балка, что тарелка – все было едино.
Хорошо, что в буфете их была целая стопка. Как будто архистарейшины поначалу собирались послать в космос не четверых покоенарушителей, а по меньшей мере два десятка.
Может, так оно и было.
Когда звездолет стал размером с некрупную дыньку, бугры на нем начали сглаживаться, и он уже не смахивал на топинамбур. Наведывающийся ежедневно Сысой был доволен. Ной скучал и от нечего делать упражнялся в манипуляциях с карточной колодой. Семирамида по целым дням не выходила из своей комнаты. Сысой сказал, что это у нее раскаяние, а я так думаю, что она посадила голос, когда орала и визжала, ну и решила, что лучше уж молчать, чем сипеть. Что до Ипата, то он предложил:
– А давайте-ка его переименуем.
– Звездолет?
– Ну да. А чего? На топинамбур он уже не похож. И большой, и не корявый.
– А ты знаешь, на что он будет похож, когда окончательно вырастет? – спросил Ной.
Ипат, конечно, не знал. И никто не знал. То есть мы видели корабль Ларсена, когда он торчал на поле космодрома, но кто их знает, эти биомеханизмы. Хорошо, если они такие, какими им прикажешь быть, – а что, если они такие, какими им нравится быть?
– Ты своим кенгуроликам имена даешь? – спросил Сысой.
– Ну а как же, – удивился Ипат. – Конечно, даю. Они знают свои имена, идут на зов. Кроме разве самых бестолковых да еще молодняка…
– Так я и думал. Значит, молодые кенгуролики еще не заучили своих имен?
– Ну а я про что? Ясно, не заучили.
– Взрослея, заучивают?
– Кроме глупых, говорю. Этих я на продажу, а если никто не купит – тогда на мясо.
Ипат еще не понимал, куда гнет Сысой.
– А ты их переименовываешь? Допустим, ты назвал какого-нибудь кенгуролика Молодцом, а он с возрастом обнаружил дурной нрав. Переименуешь ли ты его в Подлеца, Гада или Сволочь?
Ипат заморгал.
– Нет, конечно, – сказал он. – Обозвать-то скотину можно, а только имя – оно одно.
– Думаешь, со звездолетом можно иначе? – прищурился Сысой. И ко мне: – Ты его гладил?
– Гладил.
– Какой-нибудь ответ от него чувствовал?
Для разнообразия я решил не врать.
– Всегда.
– И ты называл его вслух Топинамбуром?
– Само собой.
– Вот так-то, – подытожил Сысой и вновь уставился на Ипата. – Понятно? Мы толком не знаем, как выращивать звездолеты, поэтому будем считать, что делать это надо примерно так же, как выращивают всякую животину. И уж если вы однажды назвали его Топинамбуром, то впредь не называйте ни Огурцом, ни Брюквой. Для пользы дела.
Ипат еще подумал немного и вдруг просиял. Дошло.
Дошло и до меня,
