не блещут умом и никакой харизмой не обладают, а, напротив, чаще всего это типы весьма среднего уровня и довольно тупые. Но полицейские настолько завалены всякой бумажной работой, что даже несложные убийства вполне могут проскользнуть через их сеть – например, нападения с ножом или огнестрельным оружием, обычные драки, когда основного преступника, даже если он и покинул сцену преступления, зачастую легко отыскать в ближайшем пабе…
Называйте меня романтиком, если угодно, но я действительно верю в идеальное преступление. Как и встреча с настоящей любовью, это просто вопрос времени и терпения; нужно верить, не терять надежду, пользоваться моментом, точно уловить день…
Вот так мои интересы и привели меня сюда, в мое одинокое убежище – в сообщество badguysrock. Безобидные интересы, по крайней мере сначала, хотя вскоре я стал рассматривать и иные возможности. Но тогда все действительно было связано с чистым любопытством, с возможностью наблюдать за другими, будучи невидимым, изучать мир, лежащий за пределами моего собственного мирка, замкнутого в узком треугольнике между Молбри, Деревней и пустошами Незер-Эдж, дальше которых я не осмеливался и заглянуть. Интернет с миллионами географических карт был мне столь же мало знаком, как планета Юпитер, но однажды я просто оказался в Сети, почти случайно. Словно изгой, я следил за чужой, неведомой мне жизнью, за сменявшими друг друга изображениями и постепенно осознавал: это и есть по-настоящему мое, здесь мне и следует быть, сюда я сбегу, избавлюсь и от Молбри, и от прежней жизни, и от матери.
Моя мать. Как звучит, а? Мать – слово сложное, насыщенное таким множеством ассоциаций, что я вряд ли могу его по-настоящему понять, а значит, прочувствовать. Порой оно того же чистого голубого цвета, что и одеяние Девы Марии, а порой серого, как клубы пыли под кроватью, где я любил прятаться в детстве. Иногда оно бывает зеленым, словно сукно в лавке на рынке, и пахнет неуверенностью, утратой, черными раскисшими бананами, солью, кровью и воспоминаниями…
Моя мать. Глория Уинтер. Она причина того, что я все еще здесь, что на все эти годы я застрял в Молбри, точно растение, которому слишком тесно в горшке, чтобы зацвести. Я всегда был при ней. Как и все остальное. Если не считать соседей, ничего никогда не менялось. Дом с тремя спальнями, аксминстерский ковер[5], обои с тошнотворными цветочками, на кухне – зеркало в позолоченной раме, прикрывающее обвалившуюся штукатурку, потертая гравюра китайской девушки, лакированная ваза на каминной полке и собачки.
Ох уж эти собачки! Эти чудовищные фарфоровые твари!
Сначала коллекционирование было просто хобби, потом превратилось в болезненную страсть, в последнее время ставшую совершенно неуправляемой. Теперь у нас на каждой поверхности собаки: спаниели, немецкие овчарки, чихуахуа, бассеты и йоркширские терьеры (ее любимцы). У нее есть музыкальные собаки, есть множество собачьих портретов – например, собак, одетых как люди, есть собаки с жадно
Род бархатного ковра с большими вытисненными цветами; первоначально такие ковры производились в г. Аксминстер, графство Девоншир.
