как вас зовут?
Еще один осторожный взгляд на Генри, но тот все еще был занят беседой.
– Эффи Честер. Я…
Снова нервный взгляд.
– Вы родственница Генри? Как интересно. Надеюсь, не из рассудительной ветви семейства?
Еще один взгляд. Красотка решительно опустила голову и что-то пробормотала без тени жеманства. Я понял, что действительно смутил ее, и, решив, что тут попахивает синим чулком, сменил тему.
– Я великий почитатель работ Генри, – смело соврал я. – Можно сказать, я его коллега… его последователь.
Фиалковые глаза моргнули, не то удивленно, не то насмешливо:
– Это правда?
Чертова кокетка, она смеялась надо мной! Да, именно смех светился в этих глазах, и лицо ее неожиданно засияло. Я ухмыльнулся:
– Нет, неправда. Вы разочарованы?
Она покачала головой.
– Мне не нравится его стиль. Но в исходном материале я не нахожу никаких недостатков. Бедный Генри – рисовальщик, а не художник. Дайте ему красивое спелое яблоко, и он поместит его на фоне экрана из шелка и попробует нарисовать. Пустая трата времени. Ни яблоко, ни зрители не оценят его усилий.
Ее это озадачило, но заинтересовало. Она перестала оглядываться на Генри всякий раз, когда хотела что-то сказать.
– Ну а что вы бы сделали? – осмелела она.
– Я? Я думаю, чтобы писать жизнь, нужно эту жизнь знать. Яблоки надо есть, а не рисовать. – Я лукаво подмигнул ей и улыбнулся. – А прекрасные юные девушки похожи на яблоки.
– О!
Она прикрыла рот ладонью и перевела взгляд с меня на Честера – он только что узрел Холмана Ханта среди своих гостей и был поглощен серьезным разговором. Она отвернулась почти в панике. Нет, она не кокетка, совсем наоборот. Я взял ее за руку, ласково развернул к себе.
– Простите меня. Я пошутил. Больше не буду вас дразнить.
Она взглянула на меня, пытаясь понять, говорю ли я правду.
– Я бы поклялся честью, но у меня ее нет, – сказал я. – Наверное, Генри предостерегал вас на мой счет. Да?
Она молча покачала головой, вовсе замкнувшись.
– Нет, наверное, не предостерегал. Скажите, вам нравится быть натурщицей? Интересно, Генри делится вами со своими друзьями? Нет? Мудрый Генри. Боже, теперь-то в чем дело?
Она снова отвернулась, но я успел прочесть подлинное страдание на ее лице. Теребя мягкую ткань платья, она вдруг сказала тихо, но настойчиво:
– Пожалуйста, мистер Харпер…
– Что такое?
Я колебался между раздражением и беспокойством.
– Пожалуйста, не говорите о натурщицах! Не говорите о несчастных картинах. Все спрашивают о картинах. Я их ненавижу!
Это уже интересно. Я заговорщически понизил голос:
– Вообще-то
