вестибюле ощущение свежести давал огромный аквариум, смонтированный по чертежу Эргашева, – стеклянный бассейн с разноцветной подсветкой. Рядом с гранитной мемориальной доской с именами погибших в Великой Отечественной войне.
Эргашев любил этот аквариум – видимо, он будил в нем зачатки каких-то неоформленных генетических воспоминаний. Как бы он ни торопился, проходя через вестибюль, генерал всегда останавливался у аквариума, стучал ногтем в стекло, всматривался в зеленую муть, раскрашенную яркими мазками тропических рыб.
Какое у него было в этот миг лицо – никто не видел. Он ведь смотрел через стекло в другой, странный мир, и разглядеть выражение его лица могли только рыбы. Туре иногда казалось – генерал досадует, что люди, с которыми он имеет дело, гораздо болтливее его любимиц.
За аквариумом, рыбьим кормом, работой воздуходувки постоянно следил комендантский старшина.
Струйки кислородных пузырей бисерными гирляндами рассекали толщу воды, колыхалась на дне среди ракушек подводного альпинария темно-зеленая трава. Аквариум непрерывно булькал, пыхтел, сопел, издавал слабое шипение.
Туре был противен аквариум. Он был уверен, что это не воздух сипит, а золотые рыбки трудно, по-стариковски дышат…
И сейчас генерал задержался около аквариума и сказал Type через плечо, не оборачиваясь:
– Готовился в отпуск… Вот и уезжай. Я задним числом подпишу твой рапорт. К утру тебя не должно быть в Мубеке. Тогда я, может, смогу отстоять тебя перед министерством. Хотя, сам понимаешь, найдутся многие, кто потребует твоей крови… Пиши рапорт на мое имя и сматывайся…
Тура понял – дела плохи. Даже хуже, чем он думал сначала. Генерал предлагал ему вариант, на который – Эргашев и сам понимал – Халматов не мог согласиться.
– Не подходит, – покачал головой Тура.
Генерал оторвался от рыб, повернулся к нему. Сказал – как мог – мягко:
– Случившемуся уже придана широкая огласка. Завтра экстренная коллегия министерства. Уголовное дело поведет прокуратура республики. К нам направили комиссию, она уже в дороге. Отправляли людей как на фронт – прямо из кабинетов, не дали зайти домой собраться.
Тура тихо, но твердо сказал:
– Я не могу уехать сейчас. Я не должен этого делать.
– Это ты должен решать сам, – развел руками Эргашев и пошел к лестнице. Тура по-прежнему держался чуть позади – генерал не отпускал его. – Я тебе предложил максимум того, что могу сделать. Короче: против тебя возбудят уголовное дело. А ты знаешь, что я тебя люблю и плохого совета не дам…
– Нет. Меня не поймут. И я сам себя перестал бы уважать. Вы извините, устоз.
Кабинет начальника управления был угловым в конце второго этажа.
Они шли по широкому коридору, обитому деревянными панелями, в слепом колыхании люминесцентных ламп, и все встречные в этот поздний час сразу же включались в прерванную в «Чиройли» детскую игру «замри!».
