до спасительных лесистых склонов добрались единицы. Я не стал говорить, что был рядом с Твердолобым, когда он упал на камни и стал молить баронских прихвостней о пощаде. Кому теперь нужна правда? На его месте мог оказаться любой. Твердолобый не был трусом, как не был трусом никто из нас. И, как остальные, он не был виноват в том, что мы проиграли ту битву.
Я вздохнул. Когда-то в драке на Черной реке Твердолобый спас мне жизнь. Две монеты и несколько слов о великом воинском подвиге были не слишком большой платой за это.
– Ты должна гордиться своим мужчиной. Он умер как настоящий воин, – сказал я. – Память о нем останется в легендах.
Она молча кивнула. На лице, еще не тронутом морщинами старости, не отразилось ничего. Говорить было не о чем, все, что я мог предложить, – пара золотых. По правде сказать, ночью после той злополучной битвы я спустился к холмам, забрал меч Твердолобого, его перевязь, кошелек и кое-что еще у тех парней, что лежали поблизости. Часть добра я продал в уцелевших замках, кое-что менял на еду и ночлег. К тому времени, когда на горизонте показались шпили Калунты, я окончательно оказался на мели. Последние пять монет удалось выручить вчера за венчальный перстень Твердолобого. И мне, и вдове сейчас требовались деньги, а не воспоминания.
Дело было сделано. Молча повернувшись, я пошел к двери.
– Подожди, воин… – странно изменившиеся интонации ее голоса заставили меня обернуться. Вытолкнув детей в соседнюю комнату, она нерешительно шагнула ко мне.
– Наверное, ты устал с дороги… отважный солдат. Я могла бы помочь тебе… расслабиться.
Она и впрямь была очень ничего. Мягкие светлые волосы, падающие на высокую грудь, чистая кожа, ласковый голос. Я облизнул пересохшие губы и кивнул. В этом нет ничего такого. Твердолобый мертв, ему теперь все равно, а детей придется кормить этой женщине. Это не я придумал. Она сама выбрала самый быстрый и надежный способ.
– Хочешь, я сделаю так, чтобы тебе было хорошо? – Она приблизилась вплотную и положила руки мне на грудь. – С такого храбреца я не возьму много… Хочешь?
Я даже не знал ее имени. Было в этом что-то дерьмовое… и все-таки я сбросил плащ и отстегнул перевязь.
Было неплохо. Когда я положил на стол последний золотой, она расстаралась вовсю, я же утешал себя мыслью, что это все равно ее деньги.
Когда я вышел на улицу, уже вечерело. Я так и не спросил, как ее зовут. В окне мелькнуло лицо белокурой девочки, дочери Твердолобого. Прижавшись к мутному стеклу, она смотрела, как я ухожу. Почему-то вспомнилось, как пару лет назад в разгромленном урочище лесных варваров Твердолобый несколько часов подряд насиловал такую же светловолосую крошку на глазах ее отца-вождя, добиваясь, чтобы тот рассказал о тайном схроне с золотом. Ничего тогда у нас не вышло. Вождь молчал наглухо, только подвывал по-звериному, когда Твердолобый особенно старался. А может, и впрямь не было никаких сокровищ, одни сказки. Девчонка к утру померла, а упрямого вождя посадили на кол.
