я носила в своем портмоне.
– В последнем письме Роза поведала, что втихомолку встречается с парнем. Это ужасно здорово, написала она. – Я судорожно вздохнула. – Письмо пришло в начале сорок третьего, и потом уже не было никаких вестей ни о Розе, ни о ее семье.
Эва меня разглядывала, ее истрепанное жизнью лицо казалось маской, не выражавшей ни сочувствия, ни презрения, ни даже безразличия.
Сигарета моя почти догорела. Напоследок затянувшись, я загасила ее в блюдце, полном окурков.
– Я понимала, что отсутствие писем ни о чем не говорит. В военное время почта работает скверно. Нужно дождаться конца войны, и переписка возобновится. Но война закончилась и… ничего.
Молчание. Вот уж не думала, что будет так тяжело об этом говорить.
– Мы навели справки. Через целую вечность пришел ответ. Дядя погиб в сорок четвертом – его застрелили, когда на черном рынке он пытался достать лекарство для больной жены. Два Розиных брата погибли под бомбежкой в конце сорок третьего. Тетушка уцелела, мать звала ее жить с нами, но она отказалась и заточила себя в руанском доме. А Роза…
Я сглотнула. Вот она пробирается сквозь зеленое марево листвы. Бранится по-французски, расчесывает щеткой непослушные кудри. Вот она в прованском кафе в тот самый счастливый день моей жизни…
– Роза исчезла. В сорок третьем она ушла от родных. Почему, я так и не знаю. С тех пор о ней ни слуху ни духу. Мой отец делал запросы, но – ничего. Тупик.
– В войну это не редкость, – сказала Эва. Я так долго говорила одна, что уже подзабыла, какой у нее скрипучий голос. – Куча народу сгинула. Неужели ты думаешь, она жива? Уж два года, как закончилась с-сволочная война.
Я стиснула зубы. Мои родители давно решили, что военное лихолетье вычеркнуло Розу из числа живых, и, скорее всего, были правы, но…
– Мы не знаем наверняка.
Эва закатила глаза:
– Только не говори, что ты бы почувствовала, если б ее не было в живых.
– Можете не верить. Просто помогите.
– Чем? Я-то здесь каким б-боком?
– Последний запрос отец направил в Лондон – вдруг Роза перебралась сюда? Тут был отдел, занимавшийся поиском беженцев. – Я глубоко вдохнула. – Вы в нем работали.
– В сорок пятом и сорок шестом. – Эва плеснула виски в чашку. – В прошлое Рождество меня оттуда поперли.
– За что?
– Наверное, за то, что на работу приходила поддатая. Или за то, что начальницу обозвала «злобной старой мандой».
Я невольно поежилась, поскольку не привыкла к грязной брани, тем более из уст женщины.
– Вот так… – Эва погоняла виски в чашке. – Думаешь, папка с делом твоей кузины попала ко мне? Не п-помню. Говорю, на работе я часто была косая.
Пьющая женщина мне тоже была внове.
