пустые фляжки. Водку вылить.
– Не всю, – сказал пограничник. – Одну оставь раны обрабатывать. И не бренчи там.
– Не брякну, – заверил Сальников, цепляя на пояс фляжки. – Ну, пошел я, а? Пить больно хочется.
И он исчез, растворившись среди воронок. Немцы лениво постреливали из орудий: редко бухали взрывы.
– Видать, чай немец пьет, – сказал круглоголовый боец. – А вчера еще кино показывали. Вот смехота-то.
Непонятно было, то ли он говорил про вчерашнюю кинокартину, которую смотрел в этом же костеле, то ли про немцев, которые, по его мнению, пили сейчас чай, но всем стало вдруг больно оттого, что вчера уже прошло, а завтра снова начнется война. И Плужникову тоже стало больно, но он прогнал все воспоминания, что лезли в голову, и заставил себя встать.
– Надо бы убитых куда-нибудь, а? В угол, что ли.
– Надо немцев пощупать, – сказал пограничник. – Как, товарищ лейтенант?
Плужников понимал, что ему не следует уходить из костела, но мальчишеское любопытство вновь шевельнулось в нем. Захотелось вблизи, своими глазами увидеть тех, кто бежал на его очереди и кто лежал сейчас в пыли перед костелом. Увидеть, запомнить, а потом рассказать Вале, Верочке и маме.
– Пойдемте вместе.
Он перезарядил автомат и с сильно забившимся сердцем выскользнул вслед за пограничником на изрытый крепостной двор.
Пыль еще не успела осесть, щекотала ноздри, мешала смотреть. Мелкая, как прах, забивалась под веки, вызывая зуд, и Плужников все время моргал и часто тер рукой слезящиеся глаза.
– Автоматы не берите, – шептал пограничник. – Рожки берите да гранаты.
Убитых было много. Сначала Плужников старался не касаться их, ворочал за ремни, но вскоре привык. Он уже набил полную пазуху автоматными обоймами, напихал в карманы гранат. Пора было возвращаться, но его неудержимо тянуло к каждому следующему убитому, точно именно у него он мог найти что-то очень нужное, прямо-таки необходимое позарез. Он уже притерпелся к тошнотному запаху взрывчатки, перемазался в чужой крови, что так щедро лилась сегодня на эту пыльную развороченную землю.
– Офицер, – чуть слышно сказал пограничник. – Документы захватить?
– Захватите…
Совсем рядом послышался стон, и он сразу примолк. Стон повторился: протяжный, мучительно болезненный. Плужников привстал, всматриваясь.
– Куда?
– Раненый.
Он подался вперед, и тотчас же по глазам ослепительно ударила вспышка, и пуля резко щелкнула по каске. Плужников ничком упал на землю, в ужасе щупая глаза: ему показалось, что они вытекли, потому что он сразу перестал видеть.
– А, гад!
Оттолкнув Плужникова, пограничник скатился в воронку. Донеслись тяжелые, жутко глохнувшие в живом теле удары, нечеловеческий, сорвавшийся в хрип выкрик.
– Не смейте! – крикнул Плужников, с трудом разлепив залитые слезами глаза.
Перед
