Ереванци откровенно пишет об этом в Джамбре (книга архивов Эчмиадзина). В селе Хаджин, например, местный католикос ходил по домам своих прихожан и предлагал рукоположить их в священники за одну оха (1,2кг) кофе, а в Адане католикос получил осла за то, что некого юнца рукоположил в епископы.
– Как?! Осла?!
Откинувшись на спинку стула, Манук хохотал, утирая слезы. Нерсес строго покачал головой.
– Тебе смешно, но знаешь ли ты, что это было за время для Святого Престола Эчмиадзина? В те годы армянский патриарх Константинополя и патриарх Иерусалимский возжелали независимости от Эчмиадзина, и сразу же в Сисе (бывшая столица армянского царства Киликии) появилось множество католикосов, которые вообще не желали никому подчиняться – ни Эчмиадзину, ни Константинополю. Они присваивали церковные подати, враждовали друг с другом, чуть ли не каждый день один католикос свергал и отлучал другого от церкви. Видишь, ага Манук, что делает раскол со служителями Божьими! Теперь же Святой Престол сумел утвердить свою власть и требует от своих служителей непогрешимости, а недостойных наказывает и даже лишает сана. Мхитаристы же и прочие ахтарама желают вновь пошатнуть устои нашей древней церкви, платят подати не Эчмиадзину, а папе римскому, а ты, ага Манук, способствуешь заблудшим.
Манук хотел вновь возразить, однако передумал. Глаза его озорно блеснули, но он сразу же смиренно потупился.
– Я понял свою ошибку, айр сурб. Во искупление моего греха с этого дня суммы, передаваемые мною на нужды Святого Престола, ровно в два раза будут превышать пожертвования для школ мхитаристов, где учатся дети ахтарама.
Теперь уже и Нерсес едва не расхохотался – до чего же хитер Манук Мирзоян! Разумеется, подобная сделка будет полезна Эчмиадзину. Гораздо полезней, чем запрет на помощь ахтарама. Однако, приняв важный вид, он с достоинством произнес:
– Святой Престол оценит твои пожертвования, ага Манук. Я же могу лишь пожалеть, что ты не употребил свои таланты на служение нашей церкви.
– Я недостоин, слишком люблю роскошь, айр сурб, – скромно опустив глаза, ответил Манук и крикнул слугам, чтобы подавали мясо.
Беседа потекла легче и веселее – главное было обговорено. Принесли жареного барашка. У Нерсеса, к его удивлению, еще сильней разыгрался аппетит, вновь Манук наполнил чаши. Заметив, что на лбу у гостя выступил пот, он велел слуге принять у Нерсеса клобук. Незаметно вглядываясь в лицо молодого иеромонаха, без строгого монашеского облачения казавшееся совсем юным, Манук рассказывал, как сумел подружиться с местным аяном Терсеникли-оглу:
– Я явился прямо к нему в дом и вскоре сумел его убедить в своей правоте.
– В чем же была твоя правота, ага? – Нерсес вдруг почувствовал, что язык у него заплетается – легкое молдавское вино оказалось не таким уж легким.
Иеромонах Нерсес смеялся, как мальчишка.
