базару, находившемуся рядом с мечетью. Поговорив с местным меликом (здесь: старшина на базаре, в торговых рядах) и оставив караванщиков разгружать доставленный товар, Юзбаши повел Леду в церковь Сурб Марине – он привез для священника послание от епископа Гарабета.
Епископ писал, что Корьюн, сын башмачника Петроса, вынужден был уехать по делам, поэтому решил до своего возвращения отправить беременную жену к своим родителям, чтобы те о ней позаботились. Гарабет просил священника лично сообщить родным Корьюна, что сам совершил обряд венчания. К письму был приложен документ, заверенный подписью епископа и его личной печатью. Священник дважды перечитал послание, повертел его в руках и вновь перечитал.
– Родители считали Корьюна погибшим, – сказал он Леде по-армянски, – почему твой муж за столько лет не сообщил им, что жив, женщина?
– Она не армянка и не понимает нашего языка, – поспешно вмешался Юзбаши, – по причинам, которые нас не касаются, ее муж не мог связаться с родными. Прошу тебя, помоги этой женщине, тер хайр.
Священник поразмыслил и решил, что загадочное отсутствие Корьюна каким-то образом связано с делами константинопольского армянского духовенства. Он не стал больше спрашивать, тяжело вздохнул и беспомощно развел руками:
– Не знаю даже, что мне делать, ага. Башмачник Петрос и его жена погибли в прошлом году. Поехали в деревню Цронке к родственникам, а на Цронке как раз налетели курды-кочевники, многих тогда убили. Правительство ничего не делает, чтобы защитить армян, деревни пустеют. Налетит шайка – урожай заберут, молодых мужчин в рабство угонят, красивых женщин к шейхам в гарем.
Леда, не понявшая сказанного, но встревоженная его тоном, вопросительно посмотрела на огорченное лицо Гургена. Осторожно выбирая слова, тот сообщил ей, что родители Корьюна умерли. Губы ее задрожали.
– Тогда… тогда зачем мне туда идти?
– В доме Петроса живет его старший сын Ваче с семьей, – священник перешел на тюркче, – он унаследовал отцовское дело, тоже шьет башмаки. Ваче человек неплохой, жену брата он приютит, я сам отведу вас в его дом. Младшие сыновья давно уехали, жизнь в Муше нелегка.
– Так отведи нас поскорее, тер хайр, – сказал Гурген, которому не терпелось покончить с этим делом, и положил перед священником золотую монету, – а это прими от меня на нужды церкви.
Армяне Муша селились на склонах холмов. По дороге Леда с изумлением оглядывала скопления жилищ, местами напоминавшие пологую лестницу – дома были так тесно прижаты друг к другу, что крыша одного часто служила двориком другого. Дом семьи Корьюна в квартале Сурб Марине был сложен из неотесанного камня, возле стены играли дети, и тут же молодая беременная женщина с изнуренным лицом стирала белье в стоявшем на столе широком корыте. Увидев священника, она низко поклонилась ему и смущенно потупилась, стараясь не смотреть на незнакомцев. Осенив крестом ее и игравших малышей, священник спросил:
