шагнул к Христине. Христина отступила на шаг.
– Яка ж гарна – умру! Яки ж очи… Якой поволокой взялись… Таки очи бувають тилькы у закоханых… – понизив голос, сказал Богдан Македонович и ещё приступил к Христине.
Христина, слушавшая, точно заворожённая, полупонятные для неё слова, отступила ещё на шаг.
– Закохана, це ж ясно! Але в кого?.. Чи не за мною вмыраеш, рыбонько? – зашептал попович, и Христина ощутила на своём лице его сивушное дыхание. В то же самое время спиной она почувствовала стену.
– Ах ты ж… – хрипло и чуть слышно проговорил попович, наклоняясь к лицу Христины.
«Ах, ты ж…», – подумала Христина, отталкивая поповича.
– Завтра, – зашептала она, – буду ждать тебя завтра. В три… Придёшь? Нет… в час.
– А не брешешь? – в голос переспросил Богдан Македонович.
– Завтра в час, – уже в дверях повторила Христина.
До ратуши, помещавшейся в здании бывшей богадельни, добралась Христина на извозчике. Какой-то прыщавый чиновник, скрежетавший пером, в одиночестве являл собою всё присутствие. Услышав имя ратмана Хвастунова, он задумался, закусив кончик пера. Потом извлёк из ящика стола клочок серой бумаги, написал на нём несколько слов и, рявкнув внезапно: «Васька!», передал клочок явившемуся на зов мальчишке и повелел нести записку Алфею Харалампиевичу. Мальчишка убежал, а чиновник, пробормотав, что «сейчас придёт Хвастунов, он тут, недалече», заскрежетал пером с новой силой и прежним усердием. Христина, расположившаяся на плетёном стуле – лучшем предмете меблировки присутственного места – принялась тем временем осматриваться. Обстановка вокруг была скверной: оконные стёкла не мылись с того самого дня, как оказались в рамах. В углу стоял истрёпанный веник, а рядом, точно необходимый предмет, покоился сметённый в кучку сор. Государев портрет, писанный, верно, каким-нибудь местным художником-самоучкой, украшал одну из стен. Рядом с портретом помещалась литография, изображавшая посещение преподобного Сергия медведем. Внимание Христины притянул кусок хлеба, ради которого и состоялось посещение, и который медведь длинным языком старался препроводить с пня в собственную пасть. Преподобный взирал на эту сцену безучастно, словно думая о чём-то ином и ничуть не удивляясь диковинному поведению зверя.
За разглядыванием литографии застал Христину появившийся вдруг Алфей Хвастунов, недовольный вызовом и убеждённый в его пустячности.
Узнав, что просительница Христина и что явилась она с жалобой, Хвастунов прошёл в соседнее помещение, поменьше и почище. И, усадив Христину на чёрный кожаный диван, изрядно, впрочем, потёртый, сам присел напротив за стол и предложил посетительнице изложить своё дело.
И Христина, подумав о том, что Алфей Харалампиевич Хвастунов похож на налима – такой он был скользкий, так сложно было поймать его взгляд и понять, что именно выражает он в эту секунду, так неопределённы и невыразительны были черты его лица, – принялась рассказывать о возникшей нехватке наличных денег и о бесстыдстве купца Моисеева, не упуская подробностей
