гневно прокричала она. – Немедленно покиньте помещение, я позову охрану! – На этих словах к нам направились двое людей в форме.
– Помогите ему выйти отсюда, – сказала наша жертва, и двое охранников поволокли дрыгающего ногами провокатора к выходу. Я в это время пристально следил за картинкой в дисплее камеры. Когда троица исчезла за дверью, я щелкнул пальцами и бодро сказал:
– Стоп, снято!
В эфире все выглядело следующим образом.
Диктор в студии. «Скандалом закончилось заседание отдела управления внутренней политики при городском совете. Председатель постоянной комиссии отдала распоряжение охране выдворить участников, которые не разделяют ее личных политических взглядов. На месте события побывал и наш корреспондент». Симпатичное лицо диктора сменилось первым кадром сюжета: перекошенная физиономия женщины, ее крик «Да кто вы такой вообще! Немедленно покиньте помещение!», далее двое в форме волокли несчастного. Камера крупно выхватила дубинки на их поясах и высокие армейские ботинки. Когда кадры насилия сменились возмущенным интервью этого растяпы, я услышал голос главного редактора:
– А ты говорил не выйдет, журналист-скандалист!
Мы стояли на кухне перед телевизором – те, кто успел смонтировать свои сюжеты, и выпускающий редактор. Минутой назад вошел и главный. Я, увлеченный своим сюжетом, его не заметил.
– Да, как-то я не слишком верил в это. – Мы пожали руки и уставились в экран. Большинство сюжетов были собраны по той же схеме, и в целом выпуск новостей напоминал день из жизни вольного города, оккупированного силами зла.
– Но ведь ты же ее три часа, наверное, раскачивал, пока она так начала верещать, – с неудовольствием проговорил спортивный репортер. В отличие от других «спортсменов», всегда жизнерадостных и веселых, он был угрюм и мрачен.
– А что, от этого ее политические взгляды стали другими? – Главный редактор не дал мне ответить.
– Нет, но все ведь было не так…
– А мы здесь не для того работаем, чтоб показывать, как все было, понятно? Я ко всем обращаюсь! – довольно резко продолжил редактор. – Мы здесь боремся, воюем, если угодно!
– Ну все-таки это провокация, ведь неправильно так, – аккуратно вставила журналистка, миловидная блондинка с небольшим опытом работы.
– Да, провокация, но провокация в данном случае – лишь способ вскрыть существующий нарыв. А то, что делает эта чиновница, то, что она лоббирует – нарыв! Кто не согласен, может сейчас же увольняться! Потому что мы только начинаем, мы только набираем высоту, дальше будет жестче! Тот, кто не разделяет редакционного мнения, не сможет работать здесь, подумайте хорошо об этом! Я как раз собирался провести собрание на эту тему, – сказал он, глядя на двери, в которые на кухню протискивались журналисты и операторы, заинтересованные криком начальника. – Никто не заставляет вас перекручивать факты или врать в эфире. Я говорю о том, что вы должны высказывать собственную позицию, если она у вас есть, конечно. И здесь я оставлю только тех, кто разделяет
