приехал лишь для… – Он запнулся: надо было придумать что-либо правдоподобное. – Я приехал по поводу страхования… Дело в том, что мне неоднократно приходилось бывать здесь и раньше, еще при жизни покойной княгини. К сожалению, мне тогда не представился случай познакомиться с вами, фрейлейн… Да… Так вот, я пришел по поводу страхования, только из-за этого… удостовериться, в сохранности ли fundus[18]. Служебный долг. Но ничего, это не так уж срочно, в конце концов.
– О, пожалуйста, пожалуйста… – робко произнесла она. – Правда, я в этих вещах очень плохо разбираюсь. Может быть, вам лучше поговорить с господином Петервицем?
– Разумеется, разумеется, – сказал Каниц, он все еще не пришел в себя. – Я непременно дождусь господина Петервица. («К чему ее поправлять?» – подумал он.) Но если вы сочтете возможным, если это не затруднит вас, сударыня, я быстренько осмотрел бы все – и делу конец. Как обстоит с движимостью, что-нибудь изменилось?
– Нет, нет, – поспешно ответила она, – ничего, совершенно ничего не изменилось. Если вам угодно убедиться…
– Это очень любезно с вашей стороны, фрейлейн, – сказал Каниц, поклонившись, и оба вошли в дом.
В гостиной он прежде всего взглянул на четыре картины Гварди, – вы их знаете, господин лейтенант, – а затем в соседней комнате, где сейчас будуар Эдит, – на стеклянный шкаф с китайским фарфором, вышивками и статуэтками из восточного нефрита. «Все на месте! – вздохнул он с облегчением. – Петрович ничего не украл, этот дурень предпочитает наживаться на овсе, картофеле и ремонте». Между тем фрейлейн Дитценгоф, видимо стесняясь мешать незнакомому господину, беспокойно озиравшемуся по сторонам, открыла ставни. В гостиную хлынул свет. Через высокие застекленные двери террасы был хорошо виден парк. «Надо с ней завести разговор, – подумал Каниц, – не выпускать из рук! Расположить к себе».
– Какой отсюда красивый вид на парк! – начал он, глубоко вздохнув. – Здесь, наверное, чудесно живется.
– Да, чудесно, – послушно подтвердила она, но ее слова прозвучали не совсем искренне. Каниц сразу почувствовал, что это запуганное создание разучилось открыто возражать.
Немного помолчав, она добавила, как бы поправляясь:
– Правда, госпожа княгиня здесь никогда не чувствовала себя хорошо. Она говорила, что вид равнины нагоняет на нее тоску. По-настоящему ей нравились только море и горы. Здешняя природа казалась ей слишком пустынной, а люди… – Она снова запнулась.
«Ну поддерживай же разговор, – напомнил себе Каниц. – Старайся установить контакт!»
– Но вы, фрейлейн, надеюсь, останетесь тут?
– Я? – Она невольно подняла руки, как бы желая отстранить от себя что-то неприятное. – Я?.. Нет! О нет! Что мне здесь делать одной в этом огромном доме?.. Нет, нет. Сразу же уеду, как только все уладится.
Каниц украдкой рассматривал ее. Какой она кажется маленькой в этом большом зале, бедная хозяйка Кекешфальвы. А ее можно было бы назвать хорошенькой, если бы она не была так бледна и запуганна; это узкое удлиненное лицо с опущенными
Поместье
