статей 1920-х годов Шмелев писал: «Все солдаты Врангеля, взятые по мобилизации и оставшиеся в Крыму, были брошены в подвалы. Я видел в городе Алуште, как большевики гнали их зимой за горы, раздев до подштанников, босых, голодных. Народ, глядя на это, плакал. Они кутались в мешки, в рваные одеяла, подавали добрые люди. Многих из них убили, прочих сослали в шахты.
Всех, кто прибыл в Крым после октября 17-го года без разрешения властей, арестовали. Многих расстреляли. Убили московского фабриканта Прохорова и его сына 17 лет, лично мне известных, за то, что они приехали в Крым из Москвы – бежали.
В Ялте расстреляли в декабре 1920 года престарелую княгиню Барятинскую. Слабая, она не могла идти – ее толкали прикладами. Убили неизвестно за что, без суда, как и всех…
…За два – три месяца – конец 1920 и начало 1921 года – в городах Крыма: Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Алупке, Алуште, Судаке, Старом Крыму и прочих местах, было убито без суда и следствия до ста двадцати тысяч человек – мужчин и женщин от стариков до детей…
Свидетельствую: я видел и испытал все ужасы, выжив в Крыму с ноября 1920 по февраль 1922 года».
Сам Шмелев, как «царский» офицер запаса, тоже подлежал регистрации и неизбежному расстрелу, но был спасен каким-то «комиссаром», видимо, из числа тех, чьи «страдания» писатель «облегчал» своими книгами.
А вот сына Сергея спасти не удалось. 3 декабря 1920 г. его забрали прямо из больничной палаты и в январе 1921 г. расстреляли. Несколько месяцев Шмелев обивал официальные пороги, пытаясь узнать о судьбе своего мальчика, но получал в лучшем случае отписки, что сын его «отправлен на Север». О том, как все было на самом деле, писателю стало известно через полтора года, во Франции, от случайно встреченного очевидца.
В начале 1922 г. Шмелев вновь был в Москве. Хорошо знакомый с ним писатель И.А. Белоусов вспоминал: «Вместо живого, подвижного и всегда бодрого, я встретил согнутого, седого, с отросшей бородой, разбитого человека».
По приглашению Буниных Шмелевы выехали на отдых и лечение за границу. Выехали налегке (после Шмелев очень горевал, что, собираясь в отъезд, не взял с собой ни одной иконы, особенно жалел о «Троице» – отцовском благословении). Собирались лечиться и – вернуться туда, где мог находиться их сын. Но узнали, что с сыном сталось – и не вернулись. Ни забыть, ни простить происшедшего Шмелев так и не смог. Но, ненавидя и проклиная красную власть, он никогда, ни единым словом не упрекнул ни Россию, ни русский народ.
В Крыму Иван Сергеевич почти не писал. В самом начале, в Алуште, появилась «Неупиваемая Чаша», работа над которой стала для потрясенного происходящим писателя своего рода убежищем. Он вспоминал потом, что написалась «Чаша» – «…случайно. Без огня – фитили из тряпок на постном масле, в комнате было холодно +5–6. Руки немели. Ни одной книги под рукой, только Евангелие. Как-то неожиданно написалось. Тяжелое было время. Должно быть, н а д о было как-то покрыть эту тяжесть. Бог помог».
«Неупиваемая
