Ваньке вполне реальной. К рассвету вторая бутылка чилийского красного закончилась, он даже слегка струхнул и вызвал подмогу. Девица милостиво разрешила снять себя с крыши подоспевшим добрым санитарам, которые не позволили Галочке раствориться в небесах и размазаться по заплеванному асфальту ее поэтическим мозгам.
Скоро стихотворицу должны выписать из отделения нервных болезней одного небезызвестного медицинского учреждения. Выхода бывшей любовницы в реальный мир Николай Васильевич ждал с некоторым волнительным трепетом, во-первых, Галочка пока была не в курсе, что она бывшая, во-вторых, в «дурку»-то поэтесса загремела ведь не без его непосредственного участия. На всякий пожарный, в качестве откупного, он даже припас бутылку портвейна и три кило морковки, чтобы остудить гнев прежней подружки овощным нектаром и «кровью Христа». И все равно он слегка трусил. Галочка была так горяча, что Николай Васильевич не особенно надеялся на благостный исход встречи.
«Порвет, как Тузик грелку», – предположил он, с удивлением ловя себя на мысли, что соскучился по оранжевым пяткам сумасбродки. «Совсем одурел», – подумал Терехин и вздохнул, как Арамис.
Сейчас от бутылочки заныканного для Галочки красного он бы не отказался – весь вечер приходилось давиться дешевым баночным пивом из-за критического финансового положения. В кармане пылился лишь студенческий проездной на метро. Пожрать тоже не помешало бы, ведь с утра ничего не ел. Одна надежда на Пашку Хлебникова. Товарища общим собранием отправили за провизией к тетке-профессорше. Профессорша проживала в жилом корпусе главного здания МГУ, в получасе ходьбы рысью от места их парковки, но прошло уже около двух часов, а свинтус Хлебников святую миссию так и не выполнил: жратвы не приволок, сам бесследно испарился, предварительно вырубив, сволочь такая, мобильник.
Сверху, из открытого ресторана, тянуло жареной осетриной и шашлычком. Ванька сглотнул слюну и пригорюнился. Лукин тоже страдал, принюхивался к аппетитным запахам, шевеля ноздрями, как вампир перед укусом, и сплевывая в реку слюни. Страстно захотелось спихнуть сокурсника в воду, в эти самые слюни и окурки – пусть бы понял наконец-то, что плевать в собственный колодец грешно.
«Вот же козлина некультурный!» – ругался про себя Николай Васильевич, примеряясь кедом к хребтине Лукина. Но на берегу было так тихо и благостно, что нарушить идиллическую картину Терехин не решился и вернулся к своим размышлениям о личном…
С художницами дела обстояли сложнее. Николай Васильевич Терехин находил их в парках, скверах, на территории монастырей и улочках около церквей. Амбициозные и сдержанные, погруженные в свой внутренний мир, колкие на язык, ленивые на эмоции, зацикленные на своем творчестве – они на контакт шли гораздо хуже, но все же, все же… Одним словом, опыт по завоеванию будущей творческой богемы получил приличный. Теперь можно смело приступать к штурму более серьезных бастионов.
Уже пару месяцев по ночам ему грезились сногсшибательные
