английского и французского изданий 1924 года, то они вышли под странным названием История Льва Бакста. Не жизнь и не творчество, а именно «история». Название было интригующим. Что это за «история Бакста»? Но все прояснялось с первых же – довольно высокопарных – строк: история Бакста, писал Левинсон, – это история восхождения, триумфа, история успеха. «Имя Бакста великолепно укрепилось в своей славе. Сколько раз о его мастерстве писали самые знаменитые критики. Говоря сегодня о его вкладе, мы не скажем лучше. Список его побед уже составлен, уникальное влияние, которое он оказал, уже было прозорливо оценено. Тем не менее цель, стоящая перед нами, остается немаловажной. Охваченный энтузиазмом Париж присутствовал при расцвете его искусства. Но именно нам, русским, выпало на долю лицезреть самое волнующее зрелище – зарождение его таланта, видеть сложение личности, которая открывает себя, возникновение стиля, первые тяжкие сражения. Для того чтобы получить полное, синтетическое представление о его творчестве, необходимо реконструировать интимную атмосферу его формирования, материальную и интеллектуальную среду, под влиянием которой оно произошло. Земляк и современник мастера, я дышал одним с ним воздухом, был свидетелем его ранних творений, которые вошли в историю русской живописи и театра. В таковом качестве я и сделаю попытку написать биографию Бакста. Она бы осталась неполной, если бы детство и юность художника в ней не описывались. Что касается этого периода его жизни, я записал рассказы самого Бакста, и их по мере необходимости прокомментировал»[28].
Итак, перед нами прямое свидетельство того, что Бакст стоял за этой книгой, рассказывал Андрею Левинсону о своих детских и юношеских годах. Эти рассказы Левинсон, конечно, ни с чем не сверял и не проверял. И зачем бы он стал это делать? Так Левинсон и опубликовал полуправду-полувымысел о ребенке и юноше Баксте, так и создал ту легенду и запутал ту путаницу, которую никто до сих пор распутать не потрудился. Зачем Баксту это понадобилось? Никто ведь его за язык не тянул, не заставлял рассказывать о том, о чем ему хотелось бы промолчать. Но для человека, родившегося в 1866 году, в век линейной истории[29], успех требовал объяснения; у каждого состоявшегося, сбывшегося явления должны были быть предыстория, начало, корни, происхождение, а значит, и его «протез»: повествование[30]. В противном случае успех ниоткуда, возникновение из мрака, блестящий фасад без фундамента могли быть восприняты как черты выскочки, парвеню, культурного нувориша. Французский успех потребовал русского детства и свидетеля из этого детства, свидетеля, строго говоря, относительного, поскольку – несмотря на его утверждение – «современником» Бакста Левинсон не был, а был его на 21 год моложе. Зато он имел с ним иные точки соприкосновения и настоящей близости.
Левинсон[31] родился в 1887 году в еврейской семье в городе Ковно, где его отец имел медицинскую практику; переехал затем в Петербург, жил неподалеку от Мариинского театра, который рано начал посещать, учился в Петершуле,
André Levinson,
Я заимствую это выражение у Карла Ясперса.
Я заимствую это выражение у Деррида: автобиографический рассказ как «протез происхождения».
D. Sordet, «Andre Levinson et la danse théâtrale»,
