о не все в порядке. Ранний вечер, но уже собираются сумерки, и на соседской веранде загораются огни. Время ужина. Полиция не объявляется у вас на пороге в такое время, если случилось что-то дурное. Я заглядываю через арку в гостиную, где мои ленивые дети развалились тут и там, каждый уткнулся в собственный гаджет. Живые. Невредимые. В добром здравии, если не считать, пожалуй, легкой экранной зависимости. Семилетний Арчи смотрит на большом айпаде, как некая семья играет в приставку; четырехлетняя Харриет на своем маленьком айпаде – как маленькие девочки в Америке разворачивают игрушки. Даже двухлетняя Эди, разинув рот, смотрит телевизор. Я испытываю некоторое облегчение, что вся моя семья под одной крышей. По крайней мере, большая ее часть. «Папа! – вдруг думаю я. – Ох, нет, пожалуйста, только не папа!»
Я перевожу взгляд на полицейскую машину. Свет фар пробивается сквозь легкую морось.
«По крайней мере, это не дети, – виновато шепчет мне внутренний голос. – По крайней мере, это не Олли».
Олли на задней веранде жарит гамбургеры. В безопасности. Сегодня он рано вернулся с работы, по-видимому, не очень хорошо себя чувствует, хотя и не выглядит особенно больным. В любом случае он жив, и я от всего сердца благодарна ему за это.
Дождь немного усилился, морось превратилась в четкие капли. Полицейские глушат мотор, но не вылезают сразу. Я скатываю пару носков Олли и кладу их поверх стопки его белья, а затем тянусь за следующей парой. Мне бы надо встать, подойти к двери, но руки продолжают складывать на автопилоте, как будто, если я буду вести себя так, словно ничего не случилось, полицейская машина перестанет существовать и все снова будет хорошо. Но это не срабатывает. Дверца со стороны водителя открывается, из машины вылезает полицейский в форме.
– Ма-а-а-ам! – кричит Харриет. – Эди смотрит телевизор!
Две недели назад известная журналистка публично высказалась о том, какое отвращение у нее вызывает то, что дети в возрасте до трех лет подвергаются воздействию телевидения, она даже до того дошла, что назвала это «жестоким обращением с детьми». Как и большинство австралийских матерей, я пришла в ярость и разразилась предсказуемой обличительной речью: «Да что она знает? У нее, наверное, целая команда нянь, и она ни одного дня в жизни за детьми не присматривала!», но потом стремительно ввела правило «никакого телевизора для Эди», которое продержалось ровно до того момента двадцать минут назад, когда мне надо было поговорить по телефону с компанией – поставщиком электроэнергии, а Эди прибегла к своему старому трюку «Мама, ма-а-а-ама, МА-А-АМА», так что я сдалась, включила ей серию «Уигглз» и ушла в спальню, чтобы закончить телефонный разговор.
– Все в порядке, Харриет, – говорю я, не отрывая глаз от окна.
Передо мной появляется сердитое личико Харриет, ее темно-каштановые вихры и густая челка развеваются вокруг лица, как нити у швабры.
– Но ты же СКАЗАЛА…
– Не важно, что я сказала. Несколько минут погоды не сделают.
Копу на вид лет двадцать пять, в лучшем случае тридцать. Фуражку он держит в руке, но сует ее под мышку, чтобы поддернуть спереди слишком тесные брюки. Невысокая, полная полицейская того же возраста выбирается со стороны пассажирского сиденья, ее фуражка точно прилипла к голове. Обойдя машину, они бок о бок идут по дорожке. Они точно идут к нам. «Нетти, – внезапно думаю я. – Это насчет Нетти».
Такое вполне возможно. У сестры Олли в последнее время были проблемы со здоровьем. Или, может, это Патрик? Или это что-то совсем другое?
Суть в том, что в глубине души я знаю, что это не Нетти, не Патрик и не папа. Забавно, но иногда просто знаешь.
– Бургеры готовы.
Со скрежетом открывается дверь с веранды, и на пороге появляется Олли с полной тарелкой. Девочки бросаются к нему, а он щелкает огромными щипцами, как крокодил челюстями, они подпрыгивают и визжат так громко, что почти заглушают стук в дверь.
Почти.
– Там кто-то пришел? – Олли поднимает бровь скорее с любопытством, чем с беспокойством. На самом деле он выглядит оживленным: «Нежданный гость в будний вечер! Кто бы это мог быть?»
Из нас двоих общительный как раз Олли. Это он добровольно вызвался войти в школьный родительский комитет, потому что «это хороший способ познакомиться с людьми». Это он останавливается у забора, чтобы поздороваться с соседями, если слышит, как они разговаривают в саду. Это он подходит к людям, которые выглядят смутно знакомыми, и пытается выяснить, знают ли они друг друга. Легкий на улыбку и на подъем. Для Олли неожиданный стук в дверь в будний день предвещает скорее приключение, чем что-то зловещее.
Но, конечно же, он не видел полицейскую машину.
Эди уже мчится по коридору.
– Я открою, я открою.
– Погоди-ка, Эди-букашка, – говорит Олли, ища, куда
