кончиться… Не обнародовал своего знаменитого «документа», который был у него в кармане… Он только напомнил о нем, кому следует, – и тотчас же все достоверные лжесвидетели и без лести преданные клеветники заткнули фонтан своего красноречия. Очевидно – приказали молчать… – Тут, батенька, древним римлянином пахнет! – Pereat mea gloria, vivat patria![22] Впрочем, в латыни я слаб… Однако же, судите сами, скажи он тогда: «Мне не позволяли стоять по-боевому. Вот доказательство!» – может быть, на другой день от дворца наместника не осталось бы и камня на камне…
– Значит – неправда?
Мой собеседник досадливо передернул плечами и резко, отчеканивая каждое слово, продолжал:
– С того момента, как эскадра встала по диспозиции на внешнем рейде, приказано было раз навсегда, чтобы к заходу солнца, к 5 ч дня, весь личный состав был на своих судах, и сообщение с берегом прекращалось вплоть до рассвета. Это было единственное распоряжение, в смысле мер предосторожности, которое начальник эскадры мог отдать своей властью, не спрашивая разрешения наместника. И это приказание в точности выполнялось. Особенно 26 января! Еще бы!.. – Ведь все мы видели, как пришел пароход с японским консулом из Чифу, чтобы забрать и увезти из Артура японских подданных. Мы видели, как он стоял на якоре, чуть что не посреди эскадры, как он торопился уйти засветло. Кому же не было ясно, что это – война! Или Вы думаете, что мы этого не понимали?!. Да разве, если бы вся эскадра не была начеку, подхватили бы так быстро, по всем судам, боевую тревогу? Разве могли бы мы так дешево отделаться?!.
Ко времени этого разговора из Чифу уже были получены (из частных, но достоверных источников) сведения, что на пароходе, приходившем в Порт-Артур 26 января, кроме консула находился еще и неофициальный японский морской агент, проживавший в Чифу уже много лет. Говорили даже, что в Порт-Артуре он съезжал на берег под видом консульского слуги. Пароход, имевший за время стоянки полную возможность совершенно точно нанести на карту диспозицию эскадры, выйдя в море, встретил на условленном рандеву японскую эскадру и передал на нее мнимого лакея, конечно, со всеми собранными им последними известиями[23].
Большую услугу оказало японцам также «учение отражения минной атаки», назначенное в ночь на 27 января, для чего в море были высланы 4 наших миноносца.
Хотя это несвоевременное учение (неизвестно, по чьей инициативе) было отменено и миноносцам было приказано идти на ночь в Дальний[24], но последнее распоряжение на эскадре известно не было, и когда в одиннадцатом часу вечера показались с моря миноносцы, идущие со всеми огнями, их, весьма естественно, приняли за свои. Утверждают даже, хотя факт этот не удостоверен, что один из миноносцев совершенно правильно показывал позывные сигналы «Стерегущего» – одного из наших отсутствовавших… Только глухие удары минных взрывов и звуки боевой тревоги на поврежденных судах рассеяли сомнения…
– Но пары?
