в котел, чтобы обнаружить на дне лучшие куски мяса, потому что повару положено скрывать привар для себя и для начальства.
– Слушай, Крот, – сказал я. – Я смогу тебе много неприятностей сделать. Ты мне поверь!
То, что он старался разозлить меня, настораживало.
Крот присматривался ко мне. Да, это я драпал с пепелища, но с тех пор прошло много времени, а главное, два с половиной последних года я провел на передовой, у Дубова. «Языки», которых мы притаскивали с той стороны, понимали Дубова без слов. Перед ним они почему-то всегда изливали душу, стоило ему только посмотреть. Увы, таких высот я не достиг. Но кое-чему научился. И теперь Крот размышлял.
– Пользоваться военным добром не запрещено, – сказал он. – Все равно сгниет.
– Откуда таскаешь?
– Мне таскать некогда.
– Кто же тогда? И откуда?
Он замялся.
– Отвечай!
– Гнат таскает…
– Брось брехать!
– Собаки брешут!.. Гнат, говорю… Я его научил. Чего тут сложного? Тут и кого хочешь выучишь.
Вот в чем было дело. Крот догадался, какую выгоду можно извлечь из деревенского дурачка. Гнат не понимал риска. Ему, наверно, даже нравилось отбивать зубилом желтые ободки со снарядных чушек. Он отыскивал снаряды с азартом, как грибник отыскивает боровики. Кусок хлеба или пара луковиц казались ему царским вознаграждением.
– И много надо для завода меди?
– Да нет… Може, фунта четыре в день.
Это значило, что Гнат отбивал ободки с полусотни снарядов. Взрывателей он, конечно, не отвинчивал. Действительно, дуракам – счастье.
– Пули он тоже приносит?
– Приносит. На глазуровку идет по десяти фунтов свинца.
Он становился разговорчивее, Крот: опасался, что я могу отобрать у него Гната. Конечно же дурачок приносил ему большой доход.
– Куда ходит Гнат? – спросил я.
– Мое какое дело, – кузнец пожал плечами.
– Куда он ходит?
– Думаю, в УР ходит, – сказал кузнец, подумав.
– Не боится?
– Чего ему бояться?
Итак, я узнал, кто регулярно бывает в УРе, но красивый план, что созрел, когда я шел к Кроту, рухнул. Конечно же, конечно же в УР без опаски может ходить лишь тот, кого бандиты хорошо знают… И – Гнат! Нет ничего удивительного, что нынешние временные хозяева УРа не трогают этого человека, он для них не опасен. Он не сможет никому объяснить, где был и кого видел. Сознание Гната как разбитое и распавшееся зеркало, оно отражает мир по частям, а вместе уже ничего не сложишь. Он смеется, когда впору плакать. Он вообще все время весел. Быть может, он живет в комнате смеха. До войны, вспомнилось, Гнат рассказывал односельчанам, как пьют пиво в Москве. Больше всего – после метро, конечно, – его поразил электрический насос, который разливает пиво в кружки. «Пш, пш, пш!» – говорил Гнат, показывал пальцем, как льется струя, и непрерывно смеялся.
