в Германии.
– Все вернули? – спросил Гупан у лейтенанта.
Горлышко водочной бутылки торчало из соломы, под рукой Ефрема.
– Все, – ответил лейтенант.
– Вряд ли агент, – сказал Ефрем Данилке. – Похоже наш, природный.
Абросимов, поднимая гвоздь, заметил, наконец, лейтенанта. Два выщербленных зуба делали его улыбку детской.
– Ой, товарищ лейтенант, вы у ребят ночевать решили? – И сообщил Гупану: – А мы в Глухары собрались. Народ поднимать!
– Кто у тебя в Глухарах, лейтенант? – Гупан явно заинтересовался.
– Бабка.
– Восемнадцать бабке уже стукнуло? – спросил Данилка.
– Чего скалитесь? Я подлечиться. – Иван ткнул себя в грудь.
Абросимов, поддерживая плакат, не желающий висеть на стене, проверив взглядом, нет ли посторонних, заявил торжественно:
– Товарищи, лектор меня поставил в известность… Про второй фронт, конечно, секретные данные. Но главное насчет лечения! Изобретено чудо-лекарство. Пока за границей. Но мы догоним! Как его… пенисцелин!
– Чего, Николка, сифилис лечить? – спросил грамотный Ефрем.
– Не только позорные, – смутился Николка. – Всякие, а главное, ранения.
– Ноги отрастут, кому надо, – вставил Данилка.
– Товарищи, это значит, при коммунизме болезней вообще не будет!
– А насморк оставят? – спросил «борец».
– Отставить болтовню! – Гупан посмотрел на Ивана, на Николку. – Вот с лейтенантом в Глухары можешь ехать, – сказал Абросимову. – Один не смей.
9
Комсомольский секретарь потащил лейтенанта домой – ночевать. Прямо за рукав. Лейтенант упирался для приличия: оставаться в казарме не хотелось.
– Кто они такие? – спросил лейтенант.
– Как?.. – удивился Николка. – Это ж истребительный батальон. Ястребки! Ну, по борьбе с диверсантами, бандитами, вообще, чтоб порядок!
– Батальон? Там их человек двадцать.
– Это ядро. Еще есть по селам… ну, там, кого нашли, того взяли… А здесь, у Гупана, самые лучшие. Из партизанских разведчиков. Гупан командиром отряда «Родина» был, слышали? Я к ним просился. Отказали! Кто, говорят, будет политически воспитывать молодежь?
Ужинать сели, когда стемнело. Абросимов, его мать, сестренка лет двенадцати и лейтенант. У матери было вдовье выражение лица. Она тонко нарезала хлеб, развернув газетный лист, выложила сухую селедку. Нашлось несколько таблеток сахарина.
Керосиновая лампа, из экономии, горела на прикрученном фитиле. Иван откашлялся, и к лучшему: царапанье в груди едва не перешло в приступ.
– Туберкулез? – спросила остроглазая проныра-сестренка.
– Аню́ша, не тактично! – укоризненно сказала мать. – Иван Николаевич с фронта. Там часто простужаются.
Лейтенант усмехнулся. Он давно не был ни в чьей семье. Ему было спокойно и тепло. Чувствовалось, что фронт далеко, хотя война жила в каждом углу этого дома,
