ознаменовалось новым для меня ощущением неизбежности – дрожью в коленках. Меня пугал не сам Богданов, не то, что могло между нами произойти, а ощущения абсолютно незнакомые и не управляемые, заводящими в потаенные уголочки вселенной, растворяясь при возможности самопознания. Видимо, познать их можно было – не познавая.
Александр Эдуардович, подбежал ко мне, как всегда неожиданно, вырвав из потустороннего осознания мира, слегка обняв и поцеловав в щеку. Если бы моя реакция была более активна, ему пришлось бы отведать и моего ответного прикосновения – кулаком по небритой щеке, но внезапность сыграла против меня. Поэтому, отойдя от него на безопасное расстояние, я услышала свой противный голос:
– Привет.
– У меня еще одна пара, – парировал мой молчаливый собеседник, – Но если ты подождешь, я отпущу студентов через 20 минут и мы сможем погулять.
– Хорошо.
– Не хочешь пройти в институт? Ты можешь сесть в аудитории.
Наотрез отказавшись, понимая насколько это сложная для меня задача – сидеть в аудитории, еще и под пристальным взглядом, недоумевающих студентов, я согласилась подождать на этаже.
Когда, по прошествии 20 минут, студенты выходили из аудитории, где им только что читал лекцию Богданов, они весело переговаривались о столь непривычном преподавателе. Приближаясь ко мне, разговоры становились отчетливее, и уже скоро я смогла разобрать, как одна студентка говорила своей подружке, что он неоднократно к ней клеился.
– Да он придурок озабоченный! – вмешался в разговор их сокурсник.
– Да, и от его Фрейда уже тошнит! – заметила подруга.
Стало как-то неприятно от этих слов и даже обидно за Александра Эдуардовича, и я уже боялась, что он выйдет следом и услышит, но чуть позже вышли еще две студентки, которые, видимо, его и задержали.
– Заходи! – выглянув из аудитории, пригласил он.
Дрожь в коленках превратилась в цементное обмундирование, лишая движения привычной легкости – зверь входил в свои права.
– Мы собирались на улицу, – возразила я, пытаясь совладать с приступом бешенства, подкатывающего к горлу, в желании обнажить оскал.
Видел ли он это? Чувствовал? Сложно было представить, что мой взгляд мог не выдать всей той злости, что из него лилась, и никакая ослепительная улыбка не могла усмирить его.
– Хорошо, я только куртку возьму! – прозвучало согласие, и Богданов скрылся в аудитории.
– Ты извини, за прошлый раз, – уже на улице начал Александр Эдуардович мусолить такую неприятную тему. Мне казалось, он сейчас заговорит о моей тетрадке и его портрете, но он тактично избежал этого, коснувшись только перехода на «ты». – Мне казалось, нужно держать дистанцию, но я не против.
– Можно вопрос? Личного характера. – Лишая себя хоть какой-то капли благоразумия, моя любознательность перла вперед.
– Спрашивай.
