и я ничего не могла поделать…
– У нас, кажется, проблемы…
– Говори! – рявкнула я и извиняющимся тоном добавила: – Гриш! Ради бога, не ходи вокруг да около. Выкладывай все как есть!
– Как есть, тебе не понравится, – с расстановкой произнес мой зам.
– Ну! – подстегнула я его.
– У нас, кажется, пропал ролик…
– Какой? – нарочито спокойно сказала я.
– Тот самый, каннский… понимаешь…
«Каннским» мы называли между собой ролик, который собирались послать на Каннский фестиваль рекламы. Сколько было вложено сил и нервов в этот ролик – одному Богу известно.
– Гриша! Ты шутишь? – я взглянула на машину, стоявшую перед моей, черный «ламборджини». За рулем сидел мужчина и разговаривал по телефону; такой выхоленный тип, с запонками от Картье.
– Если бы… – Гришин голос был совсем убитым.
Я знала Гришу уже много-много лет – трудно даже подсчитать, сколько мы с ним были знакомы. Этот вариант его голоса я называла про себя «упадническим»; когда Гриша начинал говорить с подобными интонациями, это означало, что дела не просто плохи, а совсем уж никуда не годятся. Я вздернула подбородок: даже сейчас, когда на меня никто не смотрел, я не имела права раскисать. У меня не могли появиться «не те» нотки или «не тот» голос.
– Сейчас приеду на работу и разберусь, – пообещала я. – Ты там?
– Где же еще!
– Тогда – жди.
Мне внезапно захотелось пить. Если Гриша не шутит… Но я тут же отогнала от себя эту мысль – думать на эту тему мне совершенно не хотелось. «Проблемы решают по мере их поступления, – твердила я самой себе сквозь зубы, – по мере их поступления… Я не имею права поддаться панике раньше времени».
В горле пересохло. Я всегда плохо переносила раннюю весну и не находила в ней ничего хорошего – запах талой воды «забивал» мне легкие, принося с собой чувство усталости и раздражительности. Справа на обочине стояла торговая палатка. Я успею сбегать и купить воду.
Я открыла дверцу, вышла из машины и, осторожно примеряясь, куда ставить ногу, перебралась через грязный осевший сугроб и почти уткнулась носом в спину какого-то покупателя, одетого в куртку.
Без полушубка мне было холодно, я оставила его в машине и в своем светло-сером костюме уже начинала мерзнуть. Патлатый юнец, стоявший передо мной, нервно комкал приготовленные заранее деньги в кулаке.
Боковым зрением я увидела, как четкими прямыми шагами к палатке направился мужчина из «ламборджини». Он прошел прямо к палатке, потеснив юнца с его десятками. Тот шарахнулся назад и отдавил мне ногу.
– Простите! – буркнул он.
Мужчина склонился к окошку и звучным низким голосом произнес:
– Две банки пива «Балтика 6».
Непонятно почему, но во мне вдруг проснулась торговка с рынка, и я ничего не могла с этим поделать. Вместо того чтобы гордо посмотреть на появившегося хама сверху вниз, я выпалила базарную фразу:
– А вы здесь не стояли!..
Он не удостоил меня даже поворотом головы.
– Молодой человек! – тоном выше сказала я. – У нас тут очередь!
И вновь – ни звука. Словно я тщетно стучала по каменной стене.
– Вы слышите?! А вы почему пропускаете всяких тут!.. – обратилась я к парню в черной куртке.
– Он торопится, – вякнул парень.
– Мы все торопимся!
Наглый тип взял сдачу, зажал под мышкой две банки пива и прежними размашистыми шагами двинулся к своей машине.
Юнец, взяв чипсы и пиво, ретировался куда-то в сторону. Я быстро купила бутылку минеральной воды и отправилась к своей «хонде».
За время моего краткого отсутствия пробка немного рассосалась. Нетерпеливо визжа шинами, машины тронулись с места. Я побежала к «хонде», с трудом балансируя на каблуках. В этот момент «ламборджини», взревев, рванул с места и, лихо проехав по огромной мутной луже, обдал меня веером брызг, вылетевших из-под колеса. Светло-серый костюм – произведение «от Прада», купленный с умопомрачительной скидкой, мгновенно стал пятнисто-рябым, как шкура далматинца.
Бутылка минеральной воды словно превратилась в «коктейль Молотова», и я метнула ее в колесо «ламборджини». Тип тормозил. Я ожидала от него в тот момент чего угодно – автоматной очереди или длинного отборного ругательства, но он опустил стекло, хотя сзади ему уже отчаянно бибикали, и улыбнулся мне – эдакой насмешливо-снисходительной улыбочкой.
От такой сверхнаглости я утратила дар речи и
