от меня, но по тону я понимаю – мы не вернемся за барашком, он где-то в темноте, один…
Может быть, плачет и зовет меня.
Эта мысль причиняет мне физическую боль, и я снова кричу и умоляю.
Но мои крики заглушает визг тормозов. Машина закладывает крутой вираж, я валюсь на обмякшую, неподвижную сестру. Мир переворачивается, я стукаюсь обо что-то головой. Я слышу крики. Меня хватают, тормошат, я лечу по воздуху куда-то, и вдруг рядом появляется мой барашек. Я обнимаю его и проваливаюсь в забытье.
Я никому и никогда не рассказывала про это воспоминание. Да и кому оно могло показаться интересным? Только Аптекарю и Ирине Давыдовне – а им и без того были знакомы обстоятельства смерти моей сестры и матери…
Только вот догадывается ли кто, что в этой смерти могла быть виновата я?
Что это я кричала, плакала, била ногами по креслу и хватала мать руками за лицо, чтобы она вернулась за моим барашком?
Безусловно, моя истерика ее отвлекала. Она не могла сосредоточиться на дороге и врезалась во что-то или столкнулась с другой машиной. По злой иронии судьбы я, виновница трагедии, осталась в живых.
А обе они – погибли.
Не потому ли отец ко мне так холоден и равнодушен?
Быть может, это и не равнодушие, а старательно сдерживаемая ненависть?
Даже если он и не знает, какую страшную роль сыграл в этой истории мой белый барашек…
Но вдруг Аптекарь сравнивает меня с моей сестрой, живой, смешливой и ласковой девочкой, обожавшей сидеть у него на коленях и обниматься?
Вдруг он думает про себя – пусть бы та, другая, осталась в живых?
А эта – молчаливая, мрачная и угрюмая девица – погибла бы.
У него могла быть совсем другая дочь. Она бы оживила своим присутствием этот большой, холодный дом. Она бы придала лоск его богатству. Она бы хохотала и пела, вышла замуж, родила бы внуков-богатырей. Двух или трех наследников.
А на меня надежда плохая.
Или он думал о моей матери?
Ведь недаром Аптекарь так и не женился после ее гибели.
А он был еще молод. Он мог бы жениться еще раз десять. Как многие его соратники – на длинноногих моделях, на безголосых певичках и просто на юных хищницах, слетавшихся на запах денег, как мотыльки на пламя свечи. Год от года его избранницы становились бы все моложе и моложе – сначала приближаясь ко мне в возрасте, потом сравнявшись, а после уж и снова отдаляясь. Только уже в другую сторону.
Но Аптекарь так и не женился.
Видимо, он очень любил мою мать. Ни разу на моей памяти не ходил на ее могилу – значит, любил живой, а не свои воспоминания о ней. Никогда не говорил о ней – значит, любовь оказалась сильнее слов.
Мама была очень красивая, если судить по тем немногим фотографиям, что сохранились в доме.
Какие волосы! Как солнечный свет!
Какие глаза! Как небесная синева!
На
