я была сама не своя. Планировалось, что в это время я должна ходить по магазинам и покупать подарки родителям, семейству Чизторнов, Ноэль… При воспоминании о ней меня пробивала дрожь.
К выходным злость прошла, уступив место глубокой тоске. Так одиноко я себя еще никогда не чувствовала. Мама постоянно спрашивала, что со мной случилось, но разве могла я рассказать ей? Ее позиция была бы однозначной. И тут мне вдруг пришло в голову, что, если бы и моя позиция на счет Ноэль была бы такой же однозначной, я не убивалась бы всю эту неделю, не злилась бы, не мучилась от тоски. Я поняла, что переживаю, потому что на самом деле не хочу расставаться с Ноэль и все время подспудно искала пути выхода из этого тупика.
Меня ошарашила и озадачила эта мысль. Потом я подумала, что Лондон – огромный город, и что, если Ноэль не будет вульгарно одеваться, на улице никто никогда ни о чем не догадается. Что помешает нам также встречаться раз или два в неделю и обсуждать насущное? Что помешает нам также интересоваться экономикой и историей, или критиковать героев романов, или тайком читать статьи «Таймз»? Не расскажи мне Ноэль свою историю, все, возможно, так бы и происходило. В конце концов, это же у меня «чертовски современный» характер, разве не так?
В четверг я как всегда пришла в библиотеку. Это было старое здание, пропахшее временем, книгами и человеческим разочарованием. Странно, подумала я, как многое можно заметить вокруг, стоит лишь решить мучивший тебя вопрос. Ноэль ждала меня с опущенной головой. Она смотрела на свои пальцы и нервно перебирала ими. Я подошла к ней и постояла несколько минут. Я знала, что она заметила меня – это было видно по тому, как напряглась ее спина. Потом я села возле нее.
– Доброе утро, Ноэль, – проговорила я тихо. Она же лишь подняла на меня свои восхитительные глаза, и я увидела в них такое смятение чувств, такое одиночество и такую надежду, что у меня чуть не навернулись слезы. Я протянула ей руки, и мы, обнявшись, обе расплакались.
– О, Мэрлин, ты не отвернулась от меня! – прошептала Ноэль, как только слезы чуть-чуть высохли. – Я так боялась, что мы больше никогда не сможем стать подругами. Раньше у меня никогда не было друзей. Прости, что не рассказала тебе сразу. Ты простишь меня?
– О, милая, я нисколько не сержусь на тебя. Я понимаю, почему ты так поступила. Но скажи, могу я просить тебя об одном очень важном одолжении?
– Конечно, проси все что хочешь!
– Я не хочу тебя обидеть, но ты должна понимать, что если кто-нибудь узнает о твоей…кхмм… работе, то моя репутация будет уничтожена. Прошу тебя не говори никому и никогда, чем ты занимаешься, не носи ничего кричащего или вульгарного, не делай ничего, что могло бы выдать в тебе… – я умолкла не в силах продолжить. Я закрыла лицом руками и глубоко вздохнула. – Ты сможешь это сделать ради меня?
– Да! Я не допущу, чтобы ты хоть сколько-нибудь пострадала.
В тот день мы не стали заниматься, а пошли по магазинам. Я купила всем подарки,
