полноте, Аграфена Петровна; может быть, папенька и маменька, но я еще ничего не могла сделать…
– Чувствуем, матушка, – перебила чиновница, – все ваши благодеяния, вполне ценим и чувствуем; все, таки все по гроб не забудем; я – вот, как перед богом, говорю перед вами – такой человек, как ваш батюшка, на редкость в нынешнем свете. Уж подлинно сказать, нынче переводятся хорошие люди… А как в своем здоровье ее превосходительство?
– Маменька, слава богу, здорова; она сейчас придет; она, верно, еще не знает, что вы здесь.
– Не беспокойте ее превосходительство, ради бога не беспокойте, Софья Николаевна, прошу вас; знаю, очень хорошо знаю, что такое хозяйка: и туда заглянь, и в другое место, и в третье – везде нужно; день-деньской пройдет, не увидишь. Какую это вы книжку изволите читать? позвольте полюбопытствовать.
– «Корреджио» Эленшлегера.
– Про этакого сочинителя я не слыхала. Господи, подумаешь, сколько на свете есть сочинителей!.. Ах! – И при этом ах – Аграфена Петровна вскочила со стула и покатилась навстречу входившей в комнату Надежды Сергеевны:
– Матушка, ваше превосходительство! усерднейше поздравляю вас! Дай бог вам еще сто раз праздновать этот день, дождаться и внучек и правнучек, поскорее пристроить Софью Николаевну, чтобы…
– Благодарю вас, милая. Садитесь. Что муж ваш?
– Слава богу, ваше превосходительство, здоров, вашими молитвами. Ни днем ни ночью покоя по службе нет, все себе пишет. Уж, нечего сказать, много видала усердствия к службе, а такого, так истинно скажу, на редкость. Говорю: побойся бога, Осип Ильич, ведь ты человек: долго ли занемочь? кажется, ты уж составил себе реноме. Нет, говорит, Аграфена Петровна, на то уж, говорит, присягу дал: в гроб лягу, а служить не перестану. Что с ним будешь делать?.. Утром перед департаментом лично был у вас с поздравлением.
При этом слове г-жа Теребеньина немного привстала.
– Да, мне сказывали, – говорила небрежно Надежда Сергеевна, – это было еще очень рано, я спала.
– Знаю, знаю, матушка ваше превосходительство, вы не то, что наша сестра: почиваете, покуда почивается. Какая работа в вашем звании!.. Вот мы, бедные люди, в поте лица добывающие хлеб, так это другое дело.
– Однако, милая, если бы я не хозяйничала сама, то весь дом у меня пошел бы вверх дном… Что моя дорогая именинница? – И, протяжно произнося это, она рассматривала шаль, накинутую на дочери. – Очень хороший цвет.
– Прекрасный, бесподобнейший… Да уж может ли быть у вас что-нибудь дурное? Кому же и иметь хорошее? Уж вы мне простите, простой женщине, ваше превосходительство, а уж я скажу, как вас вместе видишь с Софьей Николаевной, так вот сердце и радуется. Такой материнской любви поискать в нынешнем веке!
– Да; кажется, она не может на меня пожаловаться: я всю жизнь посвятила ей, я для нее всем жертвовала.
– И сейчас видно.
Софья избежала взора матери, который жадно выжидал
