боковых штолен. – Зачем я вам?
– Да, дядь Ир, зачем? – подхватила вопрос Мира, вытирая пот со лба и держа в руке флягу.
Солнце встало совсем высоко и жарило не на шутку. Там внизу же копошилось множество неодушевлённых человеческих тел, иссушенных посмертием, как рыба солнцем, с лицами, закрытыми грубо выструганными деревянными масками. Это отражалось в больших голубых глазах северянки на пару с суеверным страхом.
– Вы видите, их сотни и сотни, – медленно начал я. – Каждый связан со мной. Каждый черпает щепотку меня. Каждому нужно вложить мою волю. У этого есть большой минус.
– Что ешть? – спросила северянка.
– Плохая доля, – пояснил я. – Это затягивает меня в мир мёртвых. Мне нужен якорь, маяк, чтобы не сойти с ума.
– Маляк это я?
– Да. Ты отныне – люминэ́я, огонёк жизни, к которому я сейчас тянусь и за который цепляюсь. И нить Миссаны мне в этом дополнительно помогает. Между якорем и некромантом всегда очень тесная связь. Они со временем становятся ближе, чем любовники.
– Зеленяк! А мне якорь положен? – тут же встряла Мира. – Знаешь, такого атлета, чтоб у-ух!
– Закончишь обучение, посмотрим, – с ухмылкой ответил я, а потом вздохнул и повернулся к рабыне.
Мне действительно было важно общение с якорем. Пальцы легонько приподняли её подбородок.
– Я тебя попрошу. Если я начну угасать, становиться бесчувственным как они, ты поймёшь, про что я, то будь как можно живее. Рассказывай что-нибудь интересное, подноси мне напитки и вкусные яства, в конце концов, просто тормоши меня.
Девушка коротко кивнула, но по её глазам я увидел, что она ничего не поняла.
Ладно, обвыкнется.
– Ты меня боишься?
Северянка не ответила. Она только молча стояла, потупив взгляд.
– Я для тебя чудовище.
– Гашпадин, – тихо произнесла девушка, – я была маленькой девочкой, когда нежить убила всех в моей делевне. Они львали на куски всех, кого видели. Дети, белеменные женщины, сталики. Я спляталась в домике на делеве, что делалют для птич. Я видела. А потом плишли колдуны, что вели ту нежить. Они доплашивали мёльтвых. Пытали уже умельших. Они были хуже, чем звели.
– Ваши рыцари ордена Белого Пламени Талателики, которыми восхищаются мужчины, и перед которыми девы рвут на себе платья, не лучше, – ответил я, скрипнув зубами. – Они одержимы идеей, что уничтожив больше нашего народу, лишат нас источника пополнения армии умертвий. Я тоже видел, как они выреза́ли деревни с мирными жителями. Хладнокровно сгоняли в стойло людей, а потом сжигали заживо. Даже младенцев.
Я замолчал немного, прежде чем продолжить.
– Идёт затяжная приграничная война, тлеющая, как торфяник. Издали не видно, что именно горит, но всё в дыму и готово вырваться наружу в любой момент. Больше нет честных битв, где рать против рати, сталь против
