пожалуйте туда-с; я докладывала об вас.
Я прошел в гостиную. Лидия Николаевна сидела за пяльцами.
– Брат сейчас приедет, он поехал с маменькою, – сказала она.
Я сел. Говорить с Лидиею Николаевною было для меня величайшим наслаждением, но мне это редко удавалось. Я решился воспользоваться настоящим случаем.
– Какую вы огромную картину вышиваете, – сказал я.
Приличнее этого мне ничего не пришло в голову.
– Эта еще не так велика… Посмотрите, какое славное лицо у старика, – отвечала Лидия Николаевна, показывая узор, на котором был изображен старик с седою бородою, с арфою в руках, возле его сидел курчавый мальчик и лежала собака; вдали был известный ландшафт с деревцами, горами и облаками.
– Надобно иметь истинно женское терпение, чтобы все это вышить, – продолжал я, рассматривая узор.
– Нет, это не терпение, а так… от нечего делать… – отвечала Лидия Николаевна. – Хорошо, если бы женщины должны были иметь терпение только вышивать подушки, которые потом запачкаются и бросятся, – прибавила она, вздохнув.
– А где же им оно еще нужно? – спросил я с ударением.
– В жизни.
– Это, я полагаю, нужно мужчинам и женщинам.
– Мужчинам? О, нет! Они гораздо свободнее; они могут быть тем, чем хотят, а мы бываем тем, чем нам велят.
«Милая девушка, как она умна», – подумал я.
– Мне кажется, – начал я вслух, – что женщины в наше время довольно свободны…
– Чем же свободны? Может ли, например, женщина выйти или не выйти замуж?
– Конечно, может.
– Нет, не может, потому что над ней сейчас станут смеяться, назовут старою девушкою, скажут, что она зла; родные будут сердиться, тяготиться: на это недостанет никакого терпения.
– Необходимость выйти замуж для каждой девушки сделается приятною: стоит только выйти за того, кого полюбишь.
– А если никого не любишь?
– Надобно дожидаться: для всякой женщины придет пора, когда она полюбит.
– Не думаю, я первая никогда и никого не полюблю.
– Это почему вы думаете?
– Так… Полюбить одного, а выдадут за другого: лучше уж никого не любить.
Интересный разговор наш был прерван на этом месте приездом Леонида с матерью.
Мы ушли с ним в кабинет.
В этот раз я не совсем добросовестно исполнял обязанность наставника. Теорию неопределенных уравнений растолковал так неопределенно, что это даже заметил мой воспитанник, хотя и слушал меня по обыкновению очень невнимательно.
– Вы что-то сегодня совсем непонятно рассказываете, – сказал он с обыкновенною своею откровенностию.
– Мне нездоровится, – отвечал я.
– Ну так оставьте, и мне надоело. – Пойдемте в гостиную.
