возвысила голос.
– О, Великая Эльфийка! Подвластны тебе все силы природы. Сожги меня и мой грех в очищающем небесном пламени! Это я, Арлайн, взываю к тебе! Услышь меня и порази всепроникающей молнией!
Беседка уже почти догорела, изредка вспыхивая и озаряя двор искрами. Зато дом запылал. Языки пламени охватили всю крышу, спустились по стропилам, проникли через открытое окно внутрь, разбежались по комнатам. Арлайн уже не кружилась по двору. Она встала на колени и, подняв руки к небу, шептала:
– Покарай меня молнией! Ибо не в силах больше сносить я проклятие народа твоего. Изнемогла. И да сгину я во веки веков!
Но вместо молнии из небес на землю посыпался град, неожиданный в это время года. Уже не мокрые капли, а осколки льда размером с горошину, подгоняемые порывами ветра, хлестали Арлайн по обнаженному телу, истязая ее плоть и подвергая жестокому испытанию дух.
– О, Великая Эльфийка, и ты против меня! – возопила Арлайн, рыдая. – Тогда я сама покараю себя во славу твою! Духи огня! Примите меня!
Она поднялась с колен и пошла, не замечая, что шагает по раскаленным углям от догоревшего жертвенного костра. Дом был уже весь охвачен огнем снаружи. Он представлял собой огромный факел, стремящийся языками пламени в небеса. Но дверь его была настежь распахнута, как будто в ожидании Арлайн. Казалось, сам Верховный Дух огня звал ее к себе, чтобы слиться с ней в экстазе последнего, прощального танца. И она, как бесстрашная саламандра, шагнула в его разверстую, пышущую нестерпимым жаром, огнедышащую пасть.
И в то же мгновение хлынул искупительный дождь…
Глава 16
Путь до маяка показался Борису восхождением на Голгофу и продлился целую вечность. Скалистый, скудно заросший травой остров Эйлин Мор усеивали камни, скользкие от влаги, опасные и непредсказуемые. Колено, которое Борис ударил при падении, едва сгибалось. Предрассветный туман, внезапно опустившийся на остров, уменьшил видимость на расстояние вытянутой руки. Много раз Борис, отчаявшись, решал, что не сделает больше ни шага. Но, передохнув, снова шел.
Все-таки это не был путь на Голгофу, потому что в завершение его Бориса ждали отдых, завтрак и сон в теплой постели. И как бы ни труден был каждый шаг, но это было лучше, чем сидеть на влажных камнях, дрожа от холода и голода и проклиная свою судьбу в ожидании, пока взойдет солнце.
Когда Борис поднялся на вершину холма и увидел тропинку, которая плавным изгибом вела к каменной ограде, окружавшей маяк, то не смог даже по-настоящему обрадоваться, настолько он обессилел, вымок, продрог и отчаялся. Все это время он был одинок во Вселенной. Но тропинка была проложена людьми. Она приободрила его. Чувство одиночества исчезло. И он даже прибавил шаг.
Он прошел за ограду, в которой зиял пролом, заменяющий ворота. Башня маяка возвышалась над его головой, освещая окрестности, словно гигантский фонарь, забытый на вершине холма каким-то сказочным
