Люська Флиор иногда приходила к ней домой со своими тетрадками и задачками, которые она так и не научилась решать.
Прошло время, деньги в очередной раз закончились вовсе, совсем и без надежды откуда-то их добыть. И видавшая виды тележка на колёсиках была возвращена с балкона. Началось третье хождение Агнии в люди. Теперь в ней теснились упаковки с перловкой и пшеном, бутылки с подсолнечным маслом и пакеты с молоком.
Агния стала социальным работником.
Ей уже не нужно было бегать за своими клиентами и заискивать перед ними. Клиенты сами её ждали. Из дому выходить они уже не могли, да и по дому многие передвигались с трудом.
Агния была почти счастлива. У неё опять была зарплата, пусть и очень маленькая, а не комиссионные от продаж. Соседи заметили пропавшую на время печально знаменитую потрёпанную сумку на колесиках. Но это уже было совершенно не важно.
Бабки и деды были все примерно одинаковые. И все они ждали не молоко и не крупу. Они ждали Агнию. Чтобы поговорить. И заранее выкладывали на стол свои почётные грамоты, трудовые медали и боевые ордена.
У бабушек всегда оказывалась невзначай попавшаяся под руку фотография в молодости. Тёмные губки сердечком, наведённые брови, локоны и платье в цветочек. А у тех, кому повезло побольше, – фетровая шляпа и лиса с лапками на плечах.
Бесцветный чай, карамель на блюдечке, кусочки белого хлеба на маленькой тарелочке с голубой или розовой каёмочкой. Сколотый английской булавкой тряпичный кошелёк со сломанной молнией.
«Сговорились они, что ли?» – поначалу удивлялась Агния.
Байковый халат, тапочки с протёртым носком и заломленным задником. Иногда – вросшее в разбитый палец тусклое обручальное кольцо. И почти всегда – выцветшие на солнце занавески. Кругом – разнообразно одинокие и одинаково несчастные старухи.
Но было ещё хуже, когда Агния приходила к одиноким старикам. Вот уж кому никак было нельзя заживаться в одиночестве, так это им. Злясь на себя, она снимала пальто и становилась к раковине. Потом выносила переполненное помойное ведро. Ну, почему, почему – если такой вот древний дед или бабка, то живут они всегда в хрущёвке на четвёртом или пятом этаже?
На Новый год «контингенту» полагались сладости от собеса. В эти дни она, кляня время, страну и свою работу, приносила домой подарки – обойму шоколадных батончиков, которые старики отдаривали ей. И которые нельзя было не принять.
«Старость – что она? Не в ней дело. Дело в одиночестве. И унижении. Потому что одиночество в старости – это всегда унижение. Какое счастье, что отца с матерью Бог уберёг», – её передёргивало при мысли о том, что вдруг и к ним могла бы приходить чужая женщина и по описи выкладывать на обеденный стол продукты, мыло и туалетную бумагу.
И что ждёт её саму? Теперь-то она хорошо знает, каково это, когда сердце ещё бьётся, душа тихо плачет, а силы каждый день подтаивают, как слежавшийся чёрный городской снег под весенним солнцем. И рядом – никого.
Она
