с Лили открыли школу танцев, девушки часто разговаривали о Льве, и Долли убедила подругу, что Лев – третий член их крохотной семьи, и как только они, трое, встретятся, все тут же станет совсем-совсем иначе.
И вот настал долгожданный день. День приезда Минцловой.
Гости съезжались ближе к вечеру. Долли обрядилась в белый хитон, украсив руки предложенными тетей драгоценностями, высоко взбила длинные светлые кудри и, прихватив многометровую золотую вуаль, босиком выпорхнула в зал. В центре высился накрытый яствами стол, на возвышении возлежал царь Ирод в исполнении одного из членов их теософского кружка. Вдоль стен тянулись кресла, в которых разместились люди, но Долли никого не видела – она смотрела только на Льва.
Вот он, Лев! Ее Лев! Так долго Долли мечтала его увидеть снова, и наконец мечта ее сбылась.
Заметив, что танцовщица смотрит исключительно в их сторону, большая и грузная Минцлова приняла взгляд Долли на свой счет, с тюленьей грацией заворочавшись в кресле и в знак одобрения царственно кивая. Из небрежно собранных в пучок желтых волос на ковер посыпался град шпилек, и самодовольная улыбка осветила одутловатое лицо теософки. Анне Рудольфовне казалось вполне естественным, что хрупкая девочка пляшет исключительно для нее, стараясь понравиться. Что в этом особенного? Все мечтают ей нравиться.
Но Долли не замечала двусмысленности положения. Она парила по залу только для него, для Льва Тихомирова. Она жила им, каждый день, каждый час вспоминала о нем. С того самого дня, как приехала в Лондон. Заметив в одном из писем графини имя Минцловой, поняла, что Лев где-то рядом, и тут же решила возвращаться в Россию. И вот она здесь. И танцует перед ним и только для него!
Не чувствуя от счастья под собою ног, взмахивая вуалью, она кружилась перед теософами в полном драматизма танце, и, когда, похожий на ассирийца «царь Ирод» поднялся со своего ложа и вручил прекрасной танцовщице блюдо с «головой» Иоанна Крестителя, Долли приняла протянутый ей дар и, грациозно скользя по паркету, приблизилась ко Льву. Приблизилась, и, упав на колени, опустила блюдо между креслами Минцловой и ее помощника.
Зал потонул в шквале аплодисментов, а Долли вскинула на Льва глаза и, лучась от восторга, чуть слышно выдохнула:
– Боже, как я счастлива! Я нашла вас!
Позже, после шумных оваций и поздравлений, Долли приблизилась и робко спросила:
– Господин Тихомиров, не могли бы вы уделить мне пару минут?
Лев удивился, но ничего не сказал, покорно дав увести себя от шума и восторженных рукоплесканий.
Они сидели в ее комнате, и Долли говорила:
– Ну же, вспомните, Лев Семенович! Вы были в Англии, у нас в пансионе. В девятьсот пятом году. Вспомнили? Эстетический пансион леди Эмили Грэхен. Вы тогда сидели с другими теософами и с Минцловой в первом ряду, и мы, воспитанницы, танцевали перед вами, гостями директрисы. Леди Эмили сказала нам, что Анна Рудольфовна – невероятная, почти святая. А мне стало дурно, и я упала. Вы взяли меня на руки и понесли в лазарет. А потом
