style="font-size:15px;"> На мостике – стоит – Тася…
Это она! Похудела, бедняжка. Родная… Карие глаза светятся на бледном лице. Протягивает к нему руки.
Амир схватил ее за руки, притянул к себе, обнял. Она прижалась к нему, такая маленькая, худенькая, такая беззащитная, такая… Не могла дотянуться до его лица, целовала в пыльное плечо.
– Здравствуй, лапанька… Ты когда приехала?
– Да вот, только что. На "автолавке". Шофер – парень добрый, от станции подбросил.
– А кто же тебя сюда пустил?
– А я без спроса! – И Тася рассмеялась. – Меня просто не заметили! Я как мышка – шмыг! – и к тебе… Сушильщик куда-то отошел, Борька там возле печки сидит, книжку читает. Мне Элла сказала, что ты здесь, вот я и пришла. Ты рад?
– Спрашиваешь!
– И я рада… Да ты работай, не отвлекайся. Работай, негр! Веселись, негритянка! – Она звонко засмеялась и чмокнула его в щеку.
Амир крепко-крепко прижал ее к себе. Они долго стояли так, крепко обнявшись, посреди полного бункера, на мягком рассыпчатом холме золотого зерна…
…и вдруг – в один страшный миг – вся эта золотая гора бесшумно ухнула вниз!
Тася сразу была захвачена этим потоком. Ее резко затянуло в глубь воронки, образовавшейся в центре бункера.
– Ами-и-и-ир!.. – только и успела она воскликнуть.
Он нырнул вслед за ней, протянул вглубь воронки руки, но зерно из-под него еще быстрее, еще стремительнее и неудержимее ринулось вниз, засасывая Тасю в золотое болото.
– Бункер! Закройте бункер! – кричал Амир. – Эй, кто там! Помогите!
Перед ним на секунду мелькнули ее вскинутые руки, ее молящие глаза, полные обиды и ужаса, и только кончики пальцев еще были видны, и он пытался схватить ее за эти ускользающие пальцы, надеясь спасти, но все было зря, зря, она тонула, тонула, тонула, и только кончики пальцев жалобно вздрагивали, только кончики пальцев…
И она исчезла.
И всё.
Бункер наконец-то закрыли. Там, внизу, суетились и кричали какие-то люди. Слышен голос Бориса:
– Вот она! Вот! А где же Амир?
– Здесь я, – сказал он, спускаясь вниз.
Пытались, конечно, спасти. Делали искусственное дыхание. Все ребята сбежались.
Понимали, что все это бесполезно. Грудь забита зерном, тут уж ничем не поможешь. Но продолжали по очереди делать искусственное дыхание.
– Пульс-то ведь есть, – дрожащим голосом бормотала плачущая Эллочка.
– Пульс-то есть, – сказал Мишка. – А дышать – чем?
– Может, трахеотомию сделать? – предложил Арсенька. – У меня нож острый…
– Да у нее вся трахея и бронхи зерном забиты! – воскликнул Борис. – Нам ее не спасти… – И он вдруг затрясся от плача. – Это я, я виноват, это я!
– При чем тут ты? – удивился Мишка. – Не говори ерунды.
– Я хотел ее смерти! Да, я хотел! –
